Сент-Луис
Апрель 1857 года
Желая привлечь внимание портье, Эбнер Марш постучал по конторке набалдашником изящной трости из древесины пекана.
– Мне нужно увидеть человека по имени Йорк, – сказал он. – Джошуа Йорк. Во всяком случае, так он себя называет.
Портье, пожилой мужчина в очках, от внезапного резкого звука вздрогнул, но когда, повернувшись, узнал посетителя, расплылся в широкой улыбке:
– Да это же капитан Марш!.. Не видел вас вот уже полгода, капитан, хотя слышал о вашем несчастье. Ужасно, просто ужасно. Я здесь с тридцать шестого года, но такого льда не припомню.
– Не стоит говорить об этом, – с раздражением заметил Эбнер Марш.
Иной реакции он и не ожидал. Постоялый двор под названием «Дом переселенца» пользовался популярностью у речников. До той жуткой зимы Марш и сам регулярно захаживал туда пообедать. Однако после ледового затора он там больше не появлялся. И дело не только в ценах. При всем том, что Эбнеру Маршу нравилась еда, подаваемая в «Доме переселенца», он не испытывал ни малейшего желания встречаться с его завсегдатаями: лоцманами и капитанами, их помощниками, словом, речниками – старыми товарищами и старыми соперниками, которые, бесспорно, слышали о его неудаче.
Эбнер Марш в людской жалости не нуждался.
– Вы мне только скажите, в каком номере остановился Йорк, – не допускающим возражений тоном попросил он.
Портье нервно качнул головой:
– Мистера Йорка сейчас нет в номере, капитан. Вы сможете найти его в обеденном зале, он отправился перекусить.
– Как? В этот час?
Марш взглянул на богато украшенные гостиничные часы, затем расстегнул медные пуговицы своего кителя и вытащил из кармана собственный золотой хронометр.
– Десять минут первого, – не веря своим глазам, произнес он. – Так вы говорите, он ест?
– Да, сэр, именно. Мистер Йорк поступает так, как ему удобно. И он не из тех людей, которым можно ответить отказом, капитан.
Эбнер Марш, прорычав что-то, вложил часы в кармашек, молча отвернулся от стойки и размашистым тяжелым шагом направился через богато меблированный холл гостиницы к выходу. Человек он был крупный и к числу терпеливых не относился. Деловые встречи в полуночный час, судя по всему, не входили в его привычки. Свою трость Марш держал с прежним высокомерием, словно ничего не случилось.
Обеденный зал был почти таким же величественным и роскошным, как главный салон на большом пароходе, – с хрустальными канделябрами, отполированными до блеска медными ручками и всем прочим. На столах, покрытых белоснежными скатертями тонкого льна, стояли приборы из лучшего фарфора и хрусталя. В обычное время зал переполняли бы путешественники и моряки, но в этот час столы были свободны, большая часть светильников не горела.
Полуночное свидание имеет одно преимущество, размышлял капитан Марш: по крайней мере не придется страдать от сочувственных речей. Возле кухонной двери о чем-то тихо переговаривались два чернокожих официанта. Не обращая на них внимания, Марш прошел в дальний конец зала, где в одиночестве трапезничал хорошо одетый незнакомец.
Мужчина не мог не слышать приближения капитана, но взгляда от тарелки не оторвал. Он сосредоточенно поглощал из фарфоровой миски фальшивый черепаховый суп. Судя по покрою длинного черного сюртука, к речникам незнакомец не относился. Он мог быть приезжим с Восточного побережья или даже иностранцем. Как заметил Марш, мужчина был довольно крупным, хотя, пожалуй, и не таким крупным, как он сам; сидя незнакомец производил впечатление человека рослого, но до размеров Марша явно не дотягивал. Поначалу из-за белых волос он показался Маршу стариком, однако, подойдя ближе, капитан заметил, что волосы не седые, а светло-пепельные. Незнакомец из старца сразу превратился в молодого человека. Йорк был тщательно выбрит. Его продолговатое холодное лицо не украшали ни усы, ни бакенбарды. Кожа почти такая же светлая, как и волосы. Кисти рук, как заметил Марш, оказавшись рядом со столиком, походили на женские.
Капитан постучал по столику тростью. Звук, приглушенный скатертью, получился негромким, не властно-требовательным, а нежно-просительным.
– Вы Джошуа Йорк?
Йорк поднял взгляд, и их глаза встретились.
До конца жизни Эбнер Марш не забудет мгновения, когда впервые взглянул в глаза Джошуа Йорка. Все мысли, которые он вынашивал, планы, которые строил, все поглотил водоворот глаз Йорка. В один миг не стало ни мальчика, ни старика, ни франта-иностранца; на смену им пришел Йорк, человек как таковой, источаемые им сила, могущество, мечта.
Глаза Йорка оказались серыми, удивительно темными для такого бледного лица. Казалось, их черные горящие зрачки тонкими буравчиками проникли в душу Марша и теперь оценивали, чего она стоит. Серая радужная оболочка словно жила своей жизнью. Она была подобна туману, вздымающемуся над рекой темной ночью, когда исчезают берега, когда не видно ни зги, и в мире ничего, кроме вашего суденышка, кроме реки и тумана, не существует.
В такие туманы Эбнера Марша посещали видения; они возникали внезапно и тут же рассеивались. Из бездонных колодцев глаз незнакомца на него взирал проницательный ум. Но в непроглядном сумраке тумана чувствовалось что-то и от зверя, темного, пугающего, прикованного к цепи и потому злобного и неистового. Смех и одиночество, жестокая страстность – все это одновременно отразилось в глазах Йорка.
