Грозовой перевал

Emily Brontё

WUTHERING HEIGHTS

© Целовальникова Д., перевод на русский язык, 2025

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

1801 год, я совсем недавно удостоил визитом помещика, у которого снимаю жилье, – единственного соседа, способного нарушить мой покой. До чего здесь красиво! Во всей Англии вряд ли сыщется местечко, настолько удаленное от светской суеты – истинный рай для мизантропа! – и мы с мистером Хитклифом подходим друг другу как нельзя лучше, чтобы делить уединение. Славный малый! Едва ли мой хозяин догадывается, как быстро я проникся к нему симпатией, когда заметил, что при виде меня он нахмурился и отвел взгляд, стоило мне подъехать ближе, и спрятал руку еще глубже в карман жилета, стоило мне назваться.

– Мистер Хитклиф? – осведомился я.

Он кивнул.

– Мистер Локвуд, ваш новый жилец. Я почел за честь нанести вам визит сразу по прибытии, дабы выразить надежду, что не очень вам докучал, хлопоча о скорейшем заселении в усадьбу «Долина дроздов» – как я слышал вчера, у вас возникли сомнения…

– «Долина дроздов» – моя собственность, – перебил он, поморщившись, – и я никому не позволю мне докучать, если можно без этого обойтись. Входите же!

Приглашение он процедил сквозь зубы, словно велел мне проваливать к черту. Хозяин опирался на калитку, не проявляя ни малейшего энтузиазма, и именно последнее обстоятельство стало решающим: меня изрядно заинтриговал человек, который на первый взгляд казался гораздо более замкнутым, чем я сам.

Заметив, что грудь моей лошади почти упирается в калитку, он снял цепь и с угрюмым видом двинулся по дорожке. Войдя во двор, он окликнул слугу:

– Джозеф, возьми лошадь мистера Локвуда и неси вино.

«Надо полагать, здешний штат прислуги невелик, – подумал я, услышав двойное распоряжение. – Неудивительно, что между плитками двора проросла трава, а живую изгородь подравнивает лишь скот».

Джозеф оказался в летах, причем весьма глубоких, зато довольно жилистый и крепкий.

– Господи, помоги! – сердито проворчал он себе под нос, забирая лошадь, и глянул мне в лицо с таким кислым видом, что я великодушно предположил: бедняга не в силах переварить обед и действительно нуждается в божественном вмешательстве, посему благочестивое восклицание никак не связано с моим неожиданным появлением.

Жилище мистера Хитклифа называется «Грозовой перевал». Местные окрестили его так из-за одноименного атмосферного явления, в горах довольно распространенного. Да и вообще движение воздушных потоков здесь весьма оживленное, судя по силе северного ветра, дующего сверх всякой меры, о чем легко догадаться по чрезмерному наклону редких елей и ветвям боярышника, вытянутым в одном направлении, словно они вымаливают подаяние у солнца. К счастью, строитель дома проявил предусмотрительность: узкие окна установлены глубоко в стене, углы надежно защищены массивными выступами.

Помедлив на пороге, я залюбовался причудливой резьбой, щедро украшавшей фасад и особенно дверь, над которой поверх ветшающих грифонов и бесстыдных мальчуганов красовалась дата «1500» и имя «Гэртон Эрншо». Я мог бы высказать пару замечаний и расспросить угрюмого хозяина насчет истории усадьбы, однако прохладная встреча располагала скорее к краткому визиту или даже к поспешному уходу, а мне не хотелось усугублять его недовольство, пока не загляну в святая святых.

Шаг – и мы уже в общей комнате, без всяких там прихожих или коридоров: ее-то местные и называют «домом». Обычно она служит одновременно кухней и гостиной, но, насколько я понял, на «Грозовом перевале» кухне пришлось ретироваться в другое помещение – по крайней мере, судя по гулу голосов и лязгу утвари, вдобавок вокруг огромного камина нет ни малейших следов жарки, варки или запекания еды, на стенах не блестят медные кастрюли и жестяные цедилки. Впрочем, в другом конце комнаты с массивного дубового буфета пышут светом и жаром оловянные блюда, серебряные кувшины и высокие пивные кружки, а полки возвышаются ряд за рядом до самой крыши. Никакого потолка под ней нет – все нутро открыто любопытным взорам, не считая того места, где крепится деревянная конструкция для хранения овсяных лепешек и гроздьев говяжьих, бараньих и свиных окороков. Над камином висят старинные, злодейского вида ружья и пара седельных пистолетов, на полке теснятся аляповато раскрашенные жестяные банки для сыпучих продуктов. Пол вымощен гладким белым камнем, грубо сколоченные кресла с высокими спинками покрашены зеленой краской, в тени затаилась еще парочках черных, более громоздких экземпляров. В углублении под выгнутым дугою буфетом возлежит огромная темно-коричневая гончая с выводком повизгивающих щенков, другие собаки облюбовали другие закутки.

Жилище и мебель вроде бы самые обычные, под стать невзыскательному фермеру-северянину с упрямой физиономией и крепкими ногами, которые выгодно подчеркивают бриджи и гетры. В здешних горах подобный экземпляр встретишь в любом доме в радиусе пяти-шести миль, если нагрянуть сразу после обеда – сидит себе в кресле за круглым столом, потягивает пенящийся эль. Однако Хитклиф резко контрастирует с собственным жилищем и образом жизни. Смуглый как цыган, держится как джентльмен, насколько можно считать джентльменом деревенского сквайра: одет чуточку неряшливо, пожалуй, хотя легкая небрежность его ничуть не портит благодаря стройной, красивой фигуре, и глядит весьма угрюмо. Вероятно, иные заподозрили бы тут плебейскую гордость, мне же сердце подсказывает: ничего подобного, сдержанность Хитклифа вызвана тем, что ему претит выставлять напоказ чувства и любезничать. Он привык скрывать и любовь, и ненависть и сочтет за дерзость, если любовь или ненависть проявят к нему… Впрочем, я слишком забегаю вперед и щедро навязываю ему собственные качества! У Хитклифа могут быть совершенно иные причины уклоняться от навязчивого знакомства. Надеюсь, мой душевный склад уникален – как утверждала моя дражайшая матушка, обзавестись семейным очагом мне не суждено, и не далее как прошлым летом я подтвердил полную непригодность к созданию оного.