Когда горничная постучала ко мне в то утро, я уже полчаса как была на ногах. Успела проскользнуть в купальню за водой, умылась, причесалась и наполовину затянула на себе корсет – но потом мой взгляд упал на заметку в свежем «Московских ведомостях», что я прихватила по пути из купальни, и с тех пор я так и стояла, нервно постукивая свернутой газетой по спинке кресла. Заметка не то чтобы взбудоражила меня – нет, чего-то подобного ожидала уже давно, но все же надеялась, что это случится не так скоро.
— Георгий Палыч на службу давно уехали? – спросила я, пока Аннушка, горничная, помогала мне подколоть волосы.
— Они дома сегодня – хворать с утра изволят, - Аннушка бросила взгляд в зеркало и, наверное отметив, как утомленно закатила я глаза при этих словах, улыбнулась с пониманием: - они отзавтракали уже, не волнуйтесь.
— А дети?
— Все пятеро на месте – в полном составе.
Когда речь заходила о детях, Аннушка, как, впрочем, и большинство слуг, всегда радовалась, что проводит с ними далеко не все свое время – в отличие от меня.
Комментировать Аннушкины улыбки я не стала, хотя обычно одергивала прислугу в таких случаях, а молча поднялась и направилась в столовую. Уже перед самыми дверями ее я остановилась, плотно закрыла глаза и мысленно попросила:
«Господи, дай мне сил пережить еще один день и не сорваться».
Потом натянула на лицо любезную улыбку и распахнула двери.
О, да, дети наличествовали в полном составе: трехлетнюю Лёлечку няня пыталась накормить пюре, младшие отпрыски – Конни и Ники, близнецы восьми лет – носились вокруг стола, еще до завтрака успев перепачкаться вареньем. У старших хватило совести при моем появлении подняться, а Мари, девица шестнадцати лет и моя воспитанница, даже изобразила реверанс и поздоровалась:
— Bonjour, m-lle Тальянова .
На ее хитрющей мордашке было при этом такое выражение, будто она задумала какую-то очередную пакость в отношении меня. Хотя, у нее всегда было такое выражение, даже когда пакости не следовало. Видимо, делала она это для того, чтобы я не расслаблялась и всегда была начеку.
— Bonjour, m-lle Полесова, - в тон ей ответила я, одновременно хватая близнецов за руки и рассаживая за стол по обе стороны от себя. После чего продолжила разговор с воспитанницей. – Напомните мне, Мари, я уже говорила, что утром не следует надевать столь декольтированное платье и жемчуг?
— Нет, m-lle Тальянова, вы ни разу мне этого не говорили, иначе бы я обязательно запомнила.
Девица глядела на меня честными и самыми невинными глазами, хотя подобный диалог случался раз пять или шесть в неделю в различных вариациях.
— Тогда я вас настоятельно прошу, m-lle Полесова, одеваться чуть более скромно. Хотя бы к завтраку, - невозмутимо и с той же улыбкой ответила я, присаживаясь, наконец, за стол.
— О, конечно, m-lle Тальянова, я сделаю все от меня зависящее, чтобы стать настоящей леди, как вы, - отозвалась маленькая паразитка.
— Я на это надеюсь…
Пришлось замолчать на полуслове, потому что в этот момент четвертый отпрыск Полесовых – Митрофанушка – с помощью рогатки выстрелил в своего брата ватрушкой с крем-брюле. Ватрушка попала тому точно в лоб, отчего Никки немедленно завыл – не от боли, а потому что это предполагал сценарий. Крем же брюле смачной россыпью брызг усеял рукав моего платья, щеку и волосы.
О, Митрофанушка… мой личный ад и мое наказание за прошлые грехи. Вообще-то, этого отпрыска Полесовых звали Сережей, в честь дедушки – отца хозяйки дома и военного офицера, который был в этой семье буквально легендой – но я, глядя на этого отрока, который до моего появления в доме едва умел читать и писать, несмотря на свои полные двенадцать лет, каждый раз вспоминала бессмертное творение Фонвизина.
«Раз, два, три…» - мысленно отсчитала я. Потом улыбнулась и притянула к Митрофанушке руку ладонью вверх:
— M-r Полесов, будьте добры, отдайте мне ваше приспособление.
Тот жалко оглянулся на сестру, но не дождался от нее поддержки на этот раз: насупился и отдал рогатку мне.
— А теперь встаньте и покиньте помещение столовой – вы наказаны.
Брови его поползли вверх, и мальчишка снова оглянулся на сестру, требуя защиты. Младшие Полесовы обычно друг за друга стояли горой, что при других обстоятельствах непременно вызвало бы у меня скупую слезу.
— Репрессии это плохой метод воспитания детей, - заметила вполголоса шестнадцатилетняя паразитка. – В Японии, например, детям вообще позволяется все, что им в голову взбредет.
— Увы, мы не в Японии, ma chère , а в суровых реалиях России. Посему, m-r Полесов, встаньте из-за стола и идите к себе – вы меня слышали.
— Но я еще не доел… - собрался расплакаться Митрофанушка, однако, поймав мой взгляд, живо передумал это делать. Видимо, вспомнил, как в прошлый раз я за подобные сопли заставила его зубрить не пять страниц немецкой грамматики, как обычно, а десять.
Так что он встал и, исподлобья глядя на меня, вышел за дверь.
— Это неоправданная жестокость, - когда захлопнулась дверь, продолжила Мари. – Взрослые должны уметь управляться с детьми более лояльными методами. Я вынуждена буду рассказать о вашем решении maman.
