Я добрый,
но добра не сделал никому…
(Константин Никольский, ВИА «Воскресенье»)
19 мая 1999 года
Пекин, отель «New World»
Гроза началась внезапно, за полчаса до полуночи. Я уже выходил из номера, как вдруг тёмная комната на миг осветилась судорожной мертвенно-голубой вспышкой, испуганно дрогнули стёкла, и уже в темноте разнёсся ворчливый, долго не желающий утихомириваться рокот. В проступившую наконец тишину вплыл ровный шум ливня, такой уверенный и мощный, точно он лил беспрестанно уже много лет.
Я подошёл к окну. Ни о какой прогулке теперь, конечно, не могло быть и речи. Даже на 30-м этаже стало неуютно при виде того, как вскипали внизу на тротуарах невесть когда успевшие возникнуть полноводные ручьи, по которым в разные стороны неуклюже разбегались застигнутые врасплох прохожие.
«Хорошо хоть не успел на улицу выйти», – подумал я про себя, но вслух всё равно выругался. Единственный план проведения вечера оказался разрушенным. Впрочем, никакого особенного плана и не было. Я просто собирался пошататься по проспектам и переулкам ночного Пекина, время от времени заруливая в приглянувшиеся по пути кабачки, чтобы пропустить там стаканчик-другой.
Таким непритязательным образом я намеревался отметить день своего рождения. Этот день я недолюбливал почему-то с малых лет. Он всегда вызывал у меня неизъяснимую тоску своей не вполне легитимной торжественностью и задолго припасёнными подарками, из которых никто не удосуживался делать секрета («Мишенька, а ты хочешь на день рождения в цирк?!..»).
С годами на смутные ребячие капризы и нелюбовь к цирку наслоились обрывки воспоминаний о сумасбродных, похожих один на другой кутежах, что окончательно лишило этот день ореола праздничности. Сегодня наконец-то выдался мой любимый, давно лелеемый вариант – затеряться одному в далёком чужом городе, где совсем никто не смог бы меня разыскать и с приторным воодушевлением поздравить.
Однако теперь лишь оставалось найти в пределах гостиницы, чем занять себя этим вечером. Я взял в руки тяжеленный Hotel Directory и наугад открыл его прямо посередине. Крупными буквами там было начертано: «Не поднявшись в наш бар „Великая Стена“, не увидишь Поднебесной!»1 Усмехнувшись над изобретательностью авторов слогана, я тем не менее отметил, что с 52-го этажа вид ночного Пекина в грозу – это, должно быть, и в самом деле круто.
Уже потом, пытаясь вспомнить каким образом нелёгкая затащила меня тем вечером именно в этот бар, я не мог не подивиться тому, как скрупулёзно и упорно пришлось покорпеть Сатане, расставляя все декорации таким изощрённым образом, чтобы я в который уже раз очутился в самом эпицентре развязки ещё одной чужой драмы, в которых почему-то постоянно оказываюсь в роли случайного, но тем не менее неизбежного персонажа…
Когда, выйдя из лифта, я направился к бару, мне показалось было, что там слишком многолюдно и шумно, и я нерешительно затоптался на месте, уже собираясь повернуть назад, но тут кто-то подтолкнул меня в спину прямо в направлении высоких дверей, из которых выбежали навстречу сразу две симпатичные официантки. – Добро пожаловать на наш Happy Hour!2 – очень мило улыбаясь, сказала одна. Вторая смущённо кланялась, сложив руки на груди.
Я обвёл взглядом гудящий полутёмный зал, втайне надеясь, что там не окажется подходящего места, однако в самом углу возле окна заметил пустой столик с маленьким уютным диваном. Именно в этот момент хмельной галдёж неожиданно затих, и словно аккомпанемент к уже совершенно иному фильму, тихо набирая силу, зазвучала фортепьянная музыка Дворжака.
Последняя уловка дьявола сработала блестяще, и через мгновение я уже шёл к угловому столику в сопровождении сияющих девушек. «Ну, ладно, послушаю Дворжака, выпью кружку пива, да и пойду», – словно оправдываясь перед собой, решил я, усаживаясь на диванчик.
Обе девчушки проворно опустились предо мною прямо на колени, и в то время пока одна зажигала плавающую в сферической вазе свечу, вторая непонятно откуда извлекла и водрузила на столик массивную терракотовую чашу с солёными орешками. Я обречённо вздохнул – Китай, видимо, никогда не перестанет удивлять своей затейливостью.
Поднявшись с колен, девушки исчезли, но у стола уже стояла третья с бархатной папкой в руках. – Что вам угодно пить? – спросила она с сильным акцентом по-английски, склоняясь чуть ли не пополам.
– Пиво. Самое тёмное. Из-под крана, – сказал я тоже на английском. Я уже давно приучился не демонстрировать свой китайский без особой нужды – неизбежно начинаются стандартные комплименты, расспросы, а я в тот вечер не был расположен к общению.
– Из-под крана тёмного нет, – с виноватым видом призналась она, довольно успешно справляясь с грамматикой. – Есть «Гиннес», но он в банках.
– Пусть будет «Гиннес», – махнул я рукой. С возрастом у меня совершенно утратился вкус к светлым сортам пива – они мне стали казаться какими-то легкомысленными.
Официантка, поклонившись, растворилась в сумраке бара, а я оглядел зал. Основным источником гама была большая группа японских туристов, как обычно громко ликующих по каким-то своим, никому не ведомым японским поводам. Вокруг них точно мелкие рыбки крутились девицы в коротких блестящих юбках, и я демонстративно отвернулся – к китайским путанам у меня давно сформировалось стойко равнодушное отношение.
