Магнус проснулся в придорожной гостинице в окрестностях Лимы, надел расшитый камзол, бриджи, начищенные до блеска сапоги с пряжками и спустился вниз, надеясь позавтракать. Но хозяйка гостиницы, полная длинноволосая женщина в черной мантилье, и не думала накрывать на стол. Вместо этого она взволнованно говорила с одной из служанок. Они обсуждали нового постояльца.
– По-моему, это морское чудище. Или водяной. Они ведь могут жить на суше? – шептала хозяйка.
– Доброе утро, дамы, – окликнул их Магнус. – Вижу, мой гость прибыл.
Женщины дважды моргнули. В первый раз – из-за его яркого наряда, во второй – из-за того, что он сказал, решил Магнус. Он весело помахал им рукой, вышел в широкие деревянные двери и проследовал через двор в общую комнату, где в дальнем углу притаился с кружкой чичи де молле[1] его друг, колдун Рагнор Фелл.
– Я закажу то же самое, – сказал Магнус служанке. – Только подождите. Мне три таких кружки.
– Скажи ей, чтобы и мне принесла. Эту я получил только потому, что мне было не лень долго объясняться на пальцах.
Магнус выполнил просьбу и снова посмотрел на Рагнора. Старый друг совсем не изменился. Он, как всегда, был угрюм и отвратительно одет, а кожа его была все того же насыщенно-зеленого цвета. Магнус часто радовался тому, что его собственное колдовское клеймо не так заметно. Иногда золотисто-зеленые кошачьи глаза с узкими зрачками доставляли ему неудобство, но при помощи легких чар он мог скрыть эту свою особенность. Даже если ему это не всегда удавалось, на свете все равно еще оставались женщины – как, впрочем, и мужчины, – не считавшие ее недостатком.
– Ты без чар? – поинтересовался Магнус.
– Сам же сказал, что хочешь попутешествовать и устроить безудержный кутеж.
Магнус загорелся.
– Да, я так и сказал! – Тут он замолчал. – Прости. Не уловил связи.
– Я заметил, что в своем естественном обличье пользуюсь большим успехом у женщин. Им нравится все необычное. При дворе Людовика XIV была одна дама, которая утверждала, что никто на свете не сравнится с ее «дорогим кочанчиком». Говорят, во Франции это выражение теперь популярно. И это целиком моя заслуга.
Рагнор говорил так же мрачно, как обычно. Когда принесли шесть кружек чичи, Магнус все их забрал себе:
– А моему другу принесите еще, пожалуйста.
– Другая дама называла меня «милейшим стручочком».
Магнус посмотрел на солнце, сияющее на улице, на кружки, стоящие перед ним, и почувствовал, что настроение улучшается.
– Что ж, поздравляю! Добро пожаловать в Лиму милейший стручочек.
* * *
После завтрака, за которым Рагнор опустошил пять кружек чичи, а Магнус – семнадцать, Магнус показал другу Лиму, проведя его от позолоченного дворца архиепископа с витым и резным фасадом до площади, окруженной яркими зданиями с балконами. Когда-то давно испанцы казнили на этой площади преступников.
– Я решил, что наше путешествие неплохо начать со столицы. И потом, я здесь уже бывал, – сказал Магнус. – Лет пятьдесят назад. Было здорово, если не считать землетрясения, которое едва не разрушило город.
– Твоих рук дело?
– Рагнор, – упрекнул друга Магнус, – не ужели ты считаешь, что во всех на свете катастрофах виноват я?
– Ты не ответил на вопрос, – вздохнул Рагнор. – Надеюсь, на этот раз все будет не как обычно и на тебя можно положиться. Я ведь не знаю здешнего языка, – предупредил он.
– Так ты не говоришь по-испански? Не понимаешь кечуа? Не знаешь аймары?
Магнус прекрасно понимал, что он повсюду будет чужаком, и постарался овладеть всеми языками на свете, чтобы беспрепятственно путешествовать по миру. Испанский он выучил первым после родного языка, на котором говорил очень редко. Он напоминал ему о матери и отчиме, о любви и отчаянии его детства. И тяготил, словно, разговаривая на нем, приходилось брать на себя особую ответственность за все сказанное и быть предельно серьезным. Другие языки – пургатский, геенский, тартарский – он выучил для того, чтобы понимать демонов, и говорил на них довольно часто. Они напоминали ему об отце, и это было еще хуже.
Магнусу не нужна была ответственность и серьезность, и неприятных воспоминаний он тоже не любил. Ему больше нравилось веселиться и веселить.
– На этих языках я не говорю, но раз понимаю тебя, стало быть, понимаю дурацкий, – сказал Рагнор.
