Ольга Станиславовна, усевшись в мягкое кресло, листала альбом со старыми фотографиями. Она всегда, когда сильно уставала, доставала его, зная уже по опыту, что рассматривание старых фотоснимков непременно отвлечет ее и успокоит, а тяжесть в гудящих ногах уйдет вместе с накопленной за день усталостью. Дочь, которая сейчас ходила по комнате у нее за спиной, укачивая на руках не желавшего засыпать внука, иногда, смеясь, называла эти ее бдения над старым альбомом «сеансами аутотренинга». Смех смехом, но эти свидания с прошлым и правда помогали ей лучше всякого «Афобазола», так усердно рекламируемого по телевизору.
Она вглядывалась в пожелтевшие школьные фотографии, и прожитые годы словно падали с ее плеч. Вот лучшая подруга детства и юности Ленка Герасимова – вечная заводила в их компании. Ленка, а вернее, давно уже Елена Владимировна, по третьему мужу-американцу – Хилл, живет сейчас где-то на востоке США. Иногда они еще созваниваются, но с каждым годом все реже. Последний раз она, кажется, года два назад звонила.
Вот еще одна подружка, Лариса, третья в их дружной школьной компании. «Царствие тебе Небесное», – прошептала Ольга, глядя на фото веселой подруги и крестясь, – та умерла совсем молодой. Она первой из них выскочила замуж за парня на несколько лет старше, и почти через год он убил ее, вернувшись как-то домой пьяным и приревновав, как потом выяснилось, совершенно безосновательно. Обычная бытовуха, как сказал бы тоже уже три года как покойный муж Ольги, всю жизнь прослуживший опером в райотделе сначала милиции, а потом и полиции: несколько ударов кухонным ножом – и подруга детства Лариса навсегда осталась двадцатилетней.
Вот они все втроем – такие молодые и смешные, но считающие себя очень взрослыми. Здесь им по семнадцать, и какие же они красивые! Конечно, ведь это был их выпускной вечер. Ольга Станиславовна засмотрелась на фотографию, вспоминая о том, как ей шили платье в ателье, как они ездили с мамой и отчимом в Москву за модными туфлями, и не заметила, как из альбома вылетел другой снимок, спланировав прямо под ноги дочери.
Та, стараясь не потревожить только что засопевшего сына, тихонько присела на корточки и подняла фотографию.
– Мама, – шепотом спросила она, – а с кем это ты здесь?
Ольга взяла протянутый ей старый снимок и всмотрелась в него. Сколько же прошло с тех пор, кажется, лет сорок? На снимке она стояла в обнимку с Егором. Оба улыбались, глядя в объектив, будто спрашивая у нее сегодняшней: «Ну как ты там, в будущем?». Ольга Станиславовна улыбнулась им в ответ, глаза ее засветились, и она словно провалилась в то далекое лето. Даже показалось, что ощутила нежное касание его руки на своей талии.
– Его звали Егор, – ответила она дочери, – Егор Соколов.
– Ты любила его, мама, да?
– С чего ты взяла?
– Я же вижу, какая ты счастливая на этой фотографии.
Ольга улыбнулась и, протянув руку, погладила склонившуюся над фотографией дочь по спине.
– От тебя ничего не скроешь! Да и зачем? Это была моя первая и самая большая в жизни любовь. Я просто с ума по нему сходила.
– Ничего так, симпатичный, – оценила дочь. – Почему тогда не поженились?
– Долго рассказывать, – вздохнула мать, – а в жизни не всегда все просто. К тому же, – она хитро подмигнула, – поженись мы с ним тогда, и тебя бы на свете не было.
– А как же папа?
– Твоего папу я тоже любила. Но это было уже иначе, совсем другая история.
Она аккуратно вложила фото в альбом и закрыла обложку.
– Давай я уложу внука, а ты иди, мойся и тоже ложись.
Через полчаса все уже спали, кроме Ольги. Она еще долго ворочалась, фотография с Егором разбередила воспоминания юности, и они никак не давали ей уснуть. Только уже ближе к утру удалось, наконец, задремать.
И был ей сон.
Декабрь 1978 года
– Это ты Егор Соколов?
Егор, не спеша шагавший к кабинету физики и остановленный посредине широкого школьного коридора, удивленно поднял голову и, поправив на плече ремень от сумки, на автомате ответил:
– Да, а что?
Перед ним стояли три десятиклассницы, с его, восьмиклассника, точки зрения, уже совсем взрослые девушки. Он их видел и раньше, они всегда втроем ходят. Две ничего так, красивые, третья – не то чтобы дурнушка, вовсе нет, но совсем не в его вкусе. А на вкус и цвет, как известно, товарищей нет. Он часто замечал такое, когда где-то по телевизору, например, говорили о некой актрисе, что это просто эталон женской красоты, а он смотрел на нее и понимал, что она ему вообще как женщина не нравится. Или когда пацаны обсуждают какую-то красивую, с их точки зрения, девчонку, а он опять же не видит в ней ничего особенного, если бы был один – прошел бы мимо и внимания не обратил. Вот и здесь такая же точно история: третья подруга была вовсе не уродиной, но и красивой Егор ее никогда бы не назвал. Хотя кто-то наверняка был бы в полной уверенности, что это именно она и есть единственная красотка среди стоящей перед ним и рассматривающей его с интересом троицы подруг.
Та, что пониже (прищуренные подведенные глаза, наморщенный носик, подернутые в усмешке уголки губ), несмотря на то, что вместе с каблуками и взбитыми на макушке волосами ростом была Егору чуть выше плеча, как-то умудрялась смотреть на него сверху вниз. Это она остановила его, кивнула на свою подругу и вызывающе объявила, словно снисходя до него со своих заоблачных высот и одаривая редким орденом:
