Когда фрау Майер сказала, что сегодня мы идем на встречу с писательницей, которая будет читать отрывки из своего произведения, класс застонал. Я принялась рисовать в дневнике большие и маленькие «T». Хоть с писательницей, хоть с чертом лысым – мне плевать. В дневнике напротив четверга и впрямь накорябано: «ЧЬТЕНИЯ». Франц уронил голову на парту и захрапел. Но тут подала голос Петровна:
– Заткнитесь! А то будет вам вместо чтений математика!
Петровна всегда как рубанет – все теряются и замолкают.
Фрау Майер сказала оставить рюкзаки в классе. Дверь она запрет, о ценных вещах можно не беспокоиться. На самом деле, конечно, она хотела, чтобы после чтений мы все как паиньки вернулись с ней в школу – манатки-то забрать надо. Иначе, как всегда, по пути половина народу потеряется. Замысел фрау Майер был прозрачен, и почти все прихватили рюкзаки с собой. Фрау Майер сделала вид, будто ничего не заметила. Она совсем молоденькая училка и нас побаивается.
Надеюсь, пока мы ехали в автобусе, она не поседела под своим мелированием. На пересадке Петровна стрельнула у меня два евро и купила в автомате шоколадку. Половину она отдала мне. Наконец мы добрались до цели – это оказалась библиотека.
– Библиотека! – взвыли все. – Фу-у-у, что тут делать? Книжки читать, что ли?
– Заткнитесь! – рявкнула Петровна. – А вы думали, куда мы едем – в морг?
Логики в ее словах не было, но все опять растерялись, и маленькая фрау Майер бросила на Петровну благодарный взгляд.
Петровна – моя лучшая подруга с начальной школы. С самого первого дня мы сидим за одной партой. На первой в нашей жизни перемене мы подрались. Из-за таких детей, как Петровна, мама хотела отдать меня в частную школу, но отец заявил: чем раньше я познаю настоящую жизнь, тем лучше. На второй день я вернулась домой с фингалом, а на палец у меня была накручена прядь Петровниных волос, выдранная в драке. Мама тут же принялась названивать классной руководительнице, директрисе и школьному психологу и предрекла, что такие как Петровна к тринадцати годам пускаются во все тяжкие. На третий день мы перестали драться и с тех пор неразлучны. А на четвертый Петровна объяснила мне, что мама подразумевала под «всеми тяжкими».
Сейчас нам уже четырнадцать. Петровна два года была старостой класса, и я частенько у нее списываю. Жаль только, что приводить ее в гости мне еще с первого класса запрещено.
В библиотеке пахло пылью и полумертвыми бабуськами. Я тут же расчихалась. Эх, зря не захватила спрей для носа…
– Надеюсь, я здесь не помру, – сказала я Петровне.
Та отмахнулась:
– Невелика потеря!
Мы всегда так разговариваем, но это, конечно, не всерьез.
Фрау Майер пожала руку какой-то серой как мышь, мелкотравчатой тетеньке с волосами, отливавшими в фиолетовый. Это была библиотекарша. На стене висел плакат: что-то про «Неделю книги».
Как стадо баранов, мы двинулись в соседнее помещение, где стояли ряды стульев. Все поплюхались на пластиковые сиденья и взгромоздили ноги на спинки, торчавшие впереди. Некоторые стали кидаться подушками со стульев и книжками-картинками. Никто не заметил, что мероприятие уже началось: библиотекарша стоит перед нами и что-то вещает. Фрау Майер бросила на Петровну умоляющий взгляд.
– А ну заткнулись все! – гаркнула та.
И тут мы разглядели, что в помещении находится еще один человек. Писательница.
Это была долговязая, худощавая особа. Она сидела за столиком, под которым не умещались ее длинные ноги, и вид у нее был несчастный. Сальные волосы, крашенные в черный цвет, свисали на глаза, так что лица толком не разглядишь. Перед ней возвышалась стопка книг.
Фрау Майер и библиотекарша захлопали в ладоши, как на утреннике в детском саду. Вслед за ними захлопали и мы. Мы хлопали минуту, две, пять. Иногда самые простые действия производят сногсшибательный эффект. Библиотекарша пошла красными пятнами. Фрау Майер замахала руками, как дирижер. Мы невозмутимо продолжали хлопать. Петровна не спешила наводить порядок: она читала сообщение, только что пришедшее на ее «самсунг».
Я перестала хлопать, только когда заболели ладони. Судя по всему, та же участь постигла и моих одноклассников: они тоже постепенно бросали аплодировать и принимались растирать пальцы.
Писательница сказала, что ее зовут Лея Эриксон, у нее вышло уже пять книг и сейчас она нам почитает. Потом можно будет задать вопросы. И действительно начала читать. Голос у нее был тихий, и кто-то крикнул: «Не слышно!» Другие зашушукались, а две девчонки принялись причесываться. Петровна, нахмурившись, разглядывала дерево за окном.
Слушала одна я.
Слушала и выпадала в осадок.
То, что бубнила себе под нос Лея Эриксон, было обо мне.
О моей семье.
