И вечный бой…
В сознание ворвалась музыка – где-то рядом запел Леонтьев «мой дельтаплан», мне одиннадцать, и я не спеша иду по комнате нашей старой трёхкомнатной хрущёвки. Вокруг, куда ни кинь взгляд, родные лица, все чем-то заняты, суетятся… Бабушка, как укротительница огня и пара, ворожит одновременно над двумя кастрюлями и ведром кукурузы.
– Лёшик, принеси мне из ванной полотенце, ведро надо переставить! – бабушка кричит, высунувшись из белых клубов умопомрачительных запахов. Лицо её, распаренное и красное, я на мгновение вижу из гостиной.
С каким-то сладким от подобострастия удовольствием несусь в ванную. По дороге заглядываю в другую комнату, там мама пытается разъяснить младшему брату второклашке основы умножения, постепенно переходя на повышенные тона. Дедушка в гостиной недовольно привстаёт и крутит регулятор громкости на телевизоре. Я счастливо улыбаюсь…
– Лёша, вставай, скоро надо Катеньку в ясельки будить, – как из другого мира, через вату, ворвался женский голос. В следующее мгновение туман рассеялся, и весь груз реальности разом свалился сверху на Алексея. А после вчерашнего груз был особенно тяжёлым. Лёша тяжело вздохнул, нашарил под кроватью тапочки и побрёл из комнаты грёз навстречу мрачной действительности – на кухню.
«…Акция на Болотной площади закончилась массовыми задержаниями… В связи с этим международные эксперты вынесли вердикт, что Россия не соответствует понятию правового государства…» – вещал со стены телевизор, пока Алексей заваривал утренний чай и нарезал вчерашний батон. Он торопливо перенёс тарелку с нехитрым завтраком на обеденный стол и переключил канал.
«…Улучшение отношений с Соединёнными Штатами… Стрелки часов судного дня, отодвинутые назад ещё в две тысячи десятом, по-прежнему остаются на месте… Нынешний две тысячи двенадцатый год говорит о том, что правительства ведущих ядерных держав делают всё, чтобы избежать эскалации…» – Лёша мученически вздохнул и для поднятия утреннего настроения нажал на родной канал «Русское кино».
«Надо бы сегодня Катюшу побыстрее переодеть в садике, шеф пораньше просил прийти. А то, как в прошлый раз будет», – подумал он, не отрываясь от экрана.
– Лёша, возьми пирожное, – жена – женщина с мягкими, но волевыми чертами лица – открыла холодильник и быстрым взглядом обвела верхние полки. – Вчера на работе у коллеги день Рождения был, так я тебе припасла.
Алексей, не отрывая взгляда от телевизора, протянул руку и взял блюдце с пирожным.
– Спасибо, очень вкусно. А вы что ж, дни Рождения только пирожными отмечаете? – он ухмыльнулся.
– Да уж, не коньяком, как вы любите, – парировала жена.
– У нас работа нервная. Всё, что с военщиной связано – всё нервное, – буркнул Лёша.
Теперь уже ухмыльнулась Оля:
– Да, я видела, какой ты «нервный» вчера домой пришёл.
Скажи, ты сегодня сможешь Катеньку из садика забрать или опять мне?
– Нет, извини, не смогу. Сегодня брат попросил встретиться.
Алексей уткнулся в телевизор.
Он вышел на Финбане и решил пройтись пешком – надо было проветриться. Наверняка начальник цеха уже с утра будет тереть о политической ситуации, которая требует большого внимания, особого старания, ну и патриотизма.
«Политинформатор, блин» – Алексей усмехнулся про себя, что даже на его губах проявилась кривая ухмылка.
«Ему бы в семидесятые надо, а не в двухтысячные, речи перед комсомольцами толкать».
Вот и родной «Арсенал». Старинное здание из красного кирпича петровских времён всегда радовало глаз и грело сердце пониманием того, что вот ровно, как он сейчас, к проходной подходили мужики в восемнадцатом веке, даже вполне возможно, что то же после вчерашнего вечернего принятия горячительного, и шли в цех лить пушки. А временами и сам царь Пётр сюда захаживал. Да прямо вот здесь стоял, у двери…
У двери на проходной ждал брат.
– Здорово, Лёха! – на его открытом добродушном лице сияла широкая улыбка. – Давай быстрее, шеф на политинформацию ждёт.
– Привет, Мишаня, – Лёша подал руку. Рукопожатие у брата, как всегда было крепким.
Алексей вспомнил, что в светлые юные годы брат, хоть и был на два года младше, всегда с какой-то отчаянной решимостью бросался его защищать в стычках с дворовой шпаной. За что, кстати, он до сих пор его так и не отблагодарил.
– Нужна мне его политинформация, как собаке пятая нога. Вот тебя я действительно рад видеть, а шефа готов терпеть только при раздаче технологических заданий.
– Ну, ну, братэлло, – Миша успокаивающе похлопал его по плечу, – не так уж часто у нас политинформации бывают. А шеф мужик умный, да ещё и в такой серьёзной организации состоит, как Изборский клуб. Ну и, наконец, повышенное внимание к нашему производству в последнее время говорит о том, что в политике сейчас не всё так просто.
– Во-во, и я тож про необходимость. Спрашивается, зачем мы всё это производим, раз со всех ящиков орут, что у нас потепление в отношениях?
Алексей открыл перед братом дверь и махнул рукой в проём, явно приглашая войти. Михаил вошёл, не прекращая эмоционально ораторствовать, иногда помогая себе руками.
– Ну какие потепления, Лёш? Это всё театр на публику. А есть ещё и закулисная борьба. Америка наш извечный политический соперник ещё с девятнадцатого века, всегда им был и всегда будет. Нас они уже один раз развалили, теперь снова пытаются. Ты помнишь моего друга детства, Николая? Мы с ним в школе за одной партой сидели. Он после истфака университета в Киев уехал, потом стал военным реконструктором, занимался наполеоникой. Мы переписывались, а в начале двухтысячных, он написал, что его заставили бросить кандидатскую по наполеонике и заняться фашистской дивизией СС Галичина – собирать про неё информацию, как можно больше. Он не хотел, но сделать ничего был не в состоянии. А ещё через какое-то время написал, что не может теперь часто и напрямую общаться со мной ввиду данного ему задания и возможной слежки, ибо я живу в России. Позже он и вовсе перестал общаться. – Михаил уже, как в горячке, размахивал руками.
