ИДОЛ
Мозг контролирует боль, мозг контролирует страх, любовь, сон, голод, гнев, все чувства. А если контролировать его?
(«Остров проклятых»)
Пролог
Ты никогда не узнаешь границы своего безумия, пока не встретишь того, кто сведет тебя с ума…
И сейчас он меня точно прикончит. Я читаю этот приговор в его ледяном взгляде, обращенному на меня.
Я смотрю в глаза личного дьявола и тону. Глубокая синева затягивает меня, как водоворот, беспощадно и неотвратимо. В этих глазах – мой приговор, моя кара. Всё, что я заслужила, и всё, чего так отчаянно боялась.
Кэллум не произносит ни слова, но его взгляд говорит громче любых фраз. Он знает. Знает каждую мою слабость, каждую трещину в броне, которую я так старательно выстраивала годами. Его власть надо мной абсолютна и необъяснима – как гравитация, как смена времён года, как неизбежность рассвета после самой тёмной ночи.
Воздух между нами сгущается, становится тяжёлым, почти осязаемым. Я чувствую, как его присутствие подавляет меня – не физически, но на каком-то глубинном, почти первобытном уровне.
Пощады не будет. Я понимаю это с кристальной ясностью, от которой внутри всё сжимается в тугой узел.
Инстинкт самосохранения вспыхивает во мне последней искрой сопротивления. Я резко поднимаюсь, готовая бежать, спасаться, исчезнуть – куда угодно, лишь бы подальше от этого взгляда, от этого человека, от собственных предательских желаний.
От выстрела, который едва ли будет холостым.
Но Кэллум движется быстрее: молниеносно, как хищник, годами выслеживавший свою добычу. Одно мгновение – и я оказываюсь прижатой к столу. Его руки на моих бёдрах ощущаются как стальные кандалы, горячие и неумолимые. Металл столешницы впивается в кожу, но эта боль ничто по сравнению с огнём, который разгорается внутри от его прикосновения.
Ненавижу его в этот момент. Ненавижу за то, что он видит меня насквозь. За то, что знает, как сильно я хочу сопротивляться – и как сильно жажду сдаться. За то, что в его руках я становлюсь той, кем всегда боялась быть – уязвимой, открытой, настоящей.
Ненавижу за власть, которую он имеет надо мной.
Его дыхание обжигает мою шею, и я закрываю глаза, осознавая, что бежать некуда. Невозможно сбежать от самой у себя.
– Ну а теперь, принцесса, моя очередь стрелять, – ядовитый голос Торнтона будто течет по моим венам, а в следующую секунду я ощущаю ледяное дуло пистолета, приставленного к своему виску.
Холодное прикосновение металла ужасает. Время растворяется в пространстве. Он скользит им по моей коже, почти ласково, почти интимно – это точка соприкосновения наших судеб, место, где сходятся все мои страхи и его власть.
Мои лёгкие сжимаются в сладкой агонии, отказываясь принимать воздух. Сердце бьётся в такт его дыханию, которое я ощущаю на своей шее. Один. Два. Три. Я считаю удары, наслаждаясь и страшась каждого.
Вдобавок, близость Торнтона невыносима…жар его тела и то, что он ощущается таким огромным и необъятным, возвышающимся надо мной.
Стоять перед ним в такой уязвимости – все равно что смотреть как поднимается гребень волны перед сокрушительным цунами.
– Давай, убей меня, – шепчу я, и мой голос дрожит, пока я сражаюсь со страхом и невольным возбуждением.
Торнтон улыбается, приближая губы к моему уху. Его голос – бархатный яд, проникающий под кожу.
– Ты слишком долго избегала меня по-настоящему, Аврора. Слишком жадно искала укрытие. А теперь… теперь ты моя.
Он отводит пистолет, позволяя мне сделать вдох, а затем снова прижимает металл к коже – теперь к шее, прослеживая линию пульса.
– Если все равно сделаешь это, не томи, – выдыхаю я, запрокидывая голову, подставляя горло в жесте, балансирующем между капитуляцией и вызовом.
Вот и все. Конец игры.
ГЛАВА 1
Аврора
К смерти родителей невозможно быть готовой.
Как минимум это ощущается ударом под дых, как максимум – смертоносной молнией, испепеляющей до костей.
Мне достался второй вариант, поскольку они не оставили мне даже предсмертной записки перед тем, как добровольно уйти из жизни. Вместе.
Вместо этого они завещали мне не только огромные долги семьи Хейз, но и тысячи немых вопросов, которые вот уже несколько недель душат меня, не дают спать, медленно уничтожают изнутри.
Тысяча вопросов, но смысл один: как они могли так поступить со мной?
Добровольно уйти из жизни, не оставив даже предсмертной записки. И сделать это в тот самый момент, когда я только начала оправляться после исчезновения Лиамы. Если бы сестра была рядом, я, возможно, смогла бы пережить все это.
Но сейчас мне кажется, что такое пережить невозможно. Чувство вины сжирает меня изнутри. Настолько сильно, что я опустилась до того уровня, что стою в коридоре психиатрической клиники, прямиком за дверью кабинета, в котором сейчас идет собрание психологической поддержки из фонда по предотвращению подобных случаев. Здесь собрались люди, находящиеся в глубокой депрессии. Я не могу даже произнести это слово на букву «с» даже в своих мыслях, поэтому называю другим словом на «с» – случай.
Только когда твои родители осознанно уходят из жизни, это не случай, черт возьми. Это, мать их, решение.
Нервно сглатываю и, с отчаянным выдохом наклонившись, ударяюсь лбом об ближайшую стену. Тело подрагивает, будто не принадлежат мне. Меня резко разворачивает на сто восемьдесят градусов, словно сам дьявол хватает меня за плечо и бесцеремонно крутит, как тряпичную куклу. Ледяная стена обжигает спину, и я скатываюсь вниз, оседая на полу и обхватывая колени руками. Мой взгляд устремляется в никуда, реальность расплывается перед взором. Чувствую себя оболочкой, аватаром, лишенным содержания. Огонек, который когда-то горел внутри, окончательно погас, оставив вместо себя лишь холодную пустоту.
