– Не уходи! Ты не можешь меня бросить вот так, – я растерянно осматривала толпу, лениво накатывающую на нас утренней морской волной. Цеплялась за крепкую, чуть шероховатую мужскую ладонь, чувствуя, как она медленно ускользает, забирая с собой все… любовь, защиту и жизнь мою. Хватала длинные мужские пальцы, пытаясь продлить это мгновение близости хоть на пару минут…
Я пересилила свой стыд и как-то вызывающе смело задрала голову, сталкиваясь с прозрачностью голубых глаз. Боялась увидеть осуждение и едкую жалость к себе… Да мне саму себя было жалко, но то, что я увидела, хлестануло меня ещё больнее!
В этих горных чистых озерах я впервые увидела муть, будто весь ил со дна поднялся, ограждая меня от себя. Он, словно нарочно, выстроил высоченную бездушную стену напускного безразличия, чтобы мысли, чувства свои спрятать. И вдруг холодно так стало… по спине побежали мурашки то ли мороза, то ли ужаса от всего происходящего.
Вставала на цыпочки, упорно ловила бегающий взгляд, пыталась рассмотреть, понять. Готова была рассмеяться в любой момент, услышав его беззаботное: «ШУТКА!», но нет… Муть никуда не исчезала, а любимые губы медленно стали изгибаться в горькой ухмылке.
Нужно было отвести взгляд, не смотреть больше, не терзать свое кровоточащее обидой сердце, но не могла… Как зачарованная, шарила по знакомым чертам, пересчитывала россыпь морщинок у глаз, два тонких шрама над бровью, еле заметные веснушки, такую четкую линию щетины и заросший прокол на мочке уха.
– Это конец! – внезапно рявкнул мужчина, что еще вчера был центром моей Вселенной. Тот, кто сумел показать любовь, заставил поверить в это странное, немного сказочное чувство, сейчас казался чужим, холодным, напыщенно отчужденным. И голос его был таким хриплым, трескучим, как январский лед, не было в нем больше сладкой тягучести весеннего мёда. – Вероника, не заставляй меня говорить эту ванильную чушь про то, что мы не можем быть вместе! Есть такая вещь, как обстоятельства. Это жизнь, мать её, у неё козырей в рукавах на тысячу поколений вперед припрятано. Не мы первые, не мы последние…
Его слова были громкими, резкими, как майский гром, и казалось, что уже ничего не может быть страшнее, но воцарившаяся тишина оказалась поистине убийственной. Я не слышала шума веселящейся толпы, рёва моторных лодок у пристани, отдаленную музыку уличных музыкантов из подземного перехода. Всё стихло, померкло, и лишь сердце отчаянно билось, невзирая на зияющую рану.
– Ты серьезно?
– Ника, это просто конец… Не мучай ты ни себя, ни меня, потому что я все уже решил.
– Тебя не мучить? Решил??? Решил он, видите ли! Никогда ты не был принцем, так для чего сейчас эта самоотверженность? Откуда этот долг, это никому не нужное благородство? А как же твои слова про любовь? Ведь я поверила! Поверила, слышишь? Ты любишь меня… Любишь? Ответь! – кусала кончик языка, чтобы не шлепнуться в обморок. Ждала ответа, морщилась от невыносимых секунд молчания, наивно полагая, что можно ещё отмотать всё вспять! Ведь люблю его! Как он этого не видит? Как они все этого не видят? – Боже, никогда не думала, что скажу это… Но беременность – это не повод…
– Да, ты права, – он прошелся пятерней по уже отросшим волосам, взлохматил выгоревшие русые пряди и вскинул взгляд в небо, будто там есть ответ! Но нет! Я смотрела, там лишь беззаботные барашки облаков, что несут людям надежду. И мне они её несли когда-то… Только рассыпали, подарив другой и эту самую злосчастную, бестолковую надежду, и любимого человека. – Но, быть может, самое время начать нести ответственность?
– Я…
– Всё, – он так резко вырвал руку из моей ладони, что я пошатнулась. Тонкие каблуки провалились в неровную поверхность брусчатки, но я будто и не заметила. Как заворожённая стояла с протянутой рукой, ожидая… А чего, собственно, я ожидала? Чего? Что он передумает, бросит беременную девушку и убежит со мной в закат вслед за кудрявыми облачками бабочек ловить?
– Это твое последнее слово?
– Да… – его слова эхом звучали в моей голове, отказываясь наполняться смыслом, но от этого легче не становилось. Я как-то внезапно для самой себя схватила его за руку, чтобы прижаться к крепкому телу, в последний раз услышать биение сердца, вдохнуть аромат пряной морской соли и сладости шоколада. Но он вздрогнул, а глаза заволокло сожалением и болью…
Я смотрела вслед мужчине, которого люблю. А это плохо. Очень плохо.
Знаете, говорят, что когда тебе плюют в спину, значит, ты на несколько шагов впереди, так вот… Смотреть вслед любимому мужчине означает, что он ушёл. Народная мудрость… Горькая, но зато честная…
Я брела по брусчатой тропинке вдоль моста и рыдала. Как в детстве. В голос, с жуткими всхлипами и икотой, что началась так некстати. Не обращала внимания на прохожих, снующих детей, противную музыку поющих фонтанов и их отрезвляюще-ледяные брызги. Покорно принимала тычки толпы, будто сама себя наказывала за слабость, никчемность и неспособность отстоять свою любовь.
Я ненавидела это чувство жалости! Ни к себе его не испытывала, ни к другим, потому что это подло, мерзко и низко. А вот сейчас испытываю! Я рванула, не замечая людей, осуждающих взглядов. Бежала, как чокнутая, стучала каблуками, чтобы заглушить и свои мысли, и назойливую трель телефона из сумки. Не получалось ни то, ни другое… Боялась, что это Он! Боялась вновь услышать шорох ласкового голоса, боялась поверить, что ещё может быть хорошо…!
