Коренные и некоренные каторжане
К 1970 году на острове Сахалин проживало 615700 человек, в Александровск-Сахалинской области – 35000, а в поселке Мгачи – 6000.
Сахалин – это такое место, куда постоянно кто-то приезжает и уезжает. Наемники работают месяц, два, полгода, пять лет, десять и уезжают обратно. Поэтому Сахалин их глазами – это перевал база, вечный поезд, караван-сарай. Но есть и такие, кто остаётся тут навсегда. И тогда в их глазах остров постепенно превращается в родину, ту самую, самую-пресамую, родную и близкую. А о своей прошлой жизни они забывают навсегда. Вот спросишь их:
– Ты, друг, откуда?
А он и не помнит:
– Так местный я, свой! Вы чё, ребята?
Но есть ещё и те, кто родился на острове. Их называют аборигенами (независимо от национальности) и их уже большинство. Вот им то Сахалин не кажется караван-сараем, для них это статичная территория окруженная колючей проволокой, то есть водой. И они точно знают, что тут рождённый, здесь и должен умереть. А те недосахалинцы, которые рискнули покинуть островную зону навсегда, умирают в страшных муках где-то далеко-далеко в Краснодарском крае или того хуже – в Калининграде. Ну такова участь всех предателей, не будем об этом.
Бабушка и мама
Деревня Поконь, близ города Клинцы – голодна Брянщина. Кулацкий сын поляк Красновский снарядил резвую тройку и помчался по ближайшим деревням – подыскивать себе невесту. И нашёл он себе девку сугубо русскую. Родили они дочь – Варвару красу, длинну русую косу. А как Варварушка заневестилась, так и жених ей нашёлся – Колька из древнего рода Горыня. Тем самым наши поляки окончательно обрусели и успокоились. Варвара и Николай Горыня нарожали трёх детей. Одна из них была мамка автора – Горыня Валентина Николаевна (1941 года рождения).
А когда началась война. Николая Горыню забрали на фронт. Выдали ему форму, ружьё, отправили в первый бой и приказали:
– Беги!
Ну он и побежал. Вскоре упал. Над ним склонился друг Степан:
– Николай, что с тобой, давай помогу!
Но тут в спину Степана глухо ударили, и командир грозно прорычал:
– Беги, не останавливайся! Без тебя подберут.
Больше Стёпа не увидел дружка Колю ни живым, ни мёртвым. Обидно. Да. Погиб солдат не сделав ни единого выстрела.
А теперь перенесемся на 16 лет вперёд в Брянский железнодорожный вокзал – в могучий кипящий муравейник, где народу тьма-тьмущая. На тюках сидит закутанный в старушечьи платки скелетик.
– Мама, – говорит скелетик вяло. – А куда едут все эти люди?
– Туда же куда и мы, детка, на Сахалин.
Худосочная мать скелетика – Варвара Горыня, сжимает в руках заветное письмо от старшей дочери. Письмо прилетело с Сахалина, в нём взрослая дочка Лида описывает как она, её муж, брат Володя и его жена сытно живут на далеком острове, работают на шахте Мгачи, носят дорогущие шубы из натурального меха, а весной собирают папоротник в обмен на японские товары.
Вот выдержка из письма: «Мама, ты не поверишь, тут как в раю. Жизнь есть, оказывается! Хватай сестрёнку Вальку и к нам. Вам и квартирку в бараке дадут. Правда, правда!»
Чтение Варвары прервал склонившийся над скелетиком небритый мужик:
– Сколько ей?
– Шестнадцать.
– И куда ты ее везешь такую?
– В рай! То есть на сытный Сахалин, – мечтательно ответила Горынька.
Мужик равнодушно ткнул в скелетик пальцем:
– Не довезешь, сдохнет в дороге, – и неспешно подошел к кассам.
– Мам, а этот дяденька тоже на остров едет? – промычал скелетик.
Варвара, глотая слёзы, ответила:
– Да, Валентина, да. Куда ж ему ещё ехать? Сейчас все дороги ведут в рай.
Скелетик на Сахалине прижился: пошла Валя в школу, картошку с мамкой на сопке сажала, по грибы, по ягоды в лес с подружками бегала, ела кислое варенье (ведь сахар был дефицит). А рыбу даже не ловила: вместе со всеми собирала на берегу идущую на нерест, выброшенную волнами корюшку, салакушку, горбушу и даже кету. В общем, скелетик потихоньку отъедался: наращивал мышцы и жировую прослойку.
А Варвара устроилась на шахту коногоном (но странным таким коногоном: бабы вместо лошадей толкали вагонетки с углём). И мешки с картошкой на сопку с сопки тоже тягать приходилось самой. И мешки с рыбой до дома. Валька, конечно, помогала, но дочку сильно не обяжешь: девка должна расти здоровой, ей же ещё и рожать.
– Рай там, где нас нет, – бурчала Варвара Горыня, падая от усталости.
– Нет, мамочка, Сахалин – это самый настоящий рай! Никогда в голодный Брянск не вернусь! Слышишь, никогда.
Валя выросла девушкой чернявой-пречернявой, большеносой, тонкогубой с маленькими глубоко посаженными глазами – ну самая что ни на есть исконная (типа того) россиянка. И по зову поляков-предков (а может, ещё каких иных рас) начала искать: с кем бы разбавить свою чёрную, горючую Горынинскую кровь? И нашла таки мужичишку – Зубкова Ивана мальчишку. А Ивашка рыжий-рыжий, конопатый-конопатый, голубоглазый и все время хихикал, как дурачок. Ну вот и всё. Законы жанра соблюдены – можно жениться.
– Свадьбе быть! – сказала Варвара, выдала свою младшую дочь замуж и уехала с острова навсегда.
Старшая дочь Лида и её муж умотали жить в Ростовскую область и позвали мать к себе, туда, где есть фрукты и их можно есть. На Сахалине же остался средний сын Володя с женой и детьми. Ну и конечно же, младшенькая – Валя.
