Утро каким оно должно быть
Утро всегда было для неё синонимом наслаждения. Она просыпалась не от будильника – это было бы слишком прозаично для ее утонченной натуры, – а от мягкого, почти интимного прикосновения солнечных лучей, деликатно проникающих сквозь панорамные окна ее роскошных апартаментов. Лениво потягиваясь на простынях из египетского шелка, она ощущала каждой клеточкой тела ту негу и предвкушение нового, безусловно прекрасного дня, которое было ей так свойственно.
Ее белоснежный мальтийский бишон, Маркиз – не просто собака, а скорее изысканный аксессуар и источник безусловного обожания – уже тут как тут, трётся о шелк, требуя свою порцию утренних ласк. Анна Григорьевна снисходительно улыбалась: этому очаровательному созданию отказать было невозможно. Маркиз, вотличие от многих представителей рода человеческого, всегда точно знал, чего хочет, не стеснялся этого требовать и отвечал искренней, по ее мнению, благодарностью. У него определенно было чему поучиться искусству жить.
Пока Жанна, ее личная помощница, которую Анна Григорьевна считала своей бесценной находкой (и щедро оплачивала ее преданность и расторопность), уже колдовала на кухне над завтраком, Анна Григорьевна вышла на просторную террасу.
В тот день в меню были яйца-пашот с трюфельным маслом и отборные свежие ягоды – легко, изысканно, полезно для фигуры, хотя слово «жертва» в контексте такого гастрономического удовольствия казалось ей неуместным. Вид с террасы открывался поистине царский. Город, ее Город, раскинулся у ее ног, сверкая стеклом и металлом, пульсируя энергией успеха и видимого процветания. Анна Григорьевна с удовольствием вспоминала, каким он был раньше, в годы ее далекой, не самой блистательной юности – серым, унылым, с вечным дефицитом всего. А теперь! Настоящая столица мира, средоточие возможностей. Шикарные бутики, рестораны с мишленовскими звездами, громкие театральные премьеры, модные выставки – успевай только выбирать. Люди, по ее наблюдениям, наконец-то научились жить красиво, ценить комфорт, стремиться к лучшему. И это было правильно, с ее точки зрения. Зачем прозябать в нищете и серости, когда можно и нужно наслаждаться всеми благами цивилизации, которые, в сущности, для этого и создавались?
Свой дом Анна Григорьевна обожала. Это была не просто квартира, а ее крепость, ее святилище, где каждая деталь была отражением ее безупречного вкуса. Диван от культового итальянского бренда, обтянутый нежнейшей кожей цвета утренней зари, коллекция современного искусства (только подлинники, разумеется, и только те, что имели инвестиционный потенциал) – все было подобрано с любовью и глубоким пониманием ценности вещей. Вещи, в отличие от людей, не предавали и редко разочаровывали. Они дарили эстетическое наслаждение и служили молчаливым подтверждением ее статуса.
Разумеется, всегда находились те, кого Анна Григорьевна мысленно относила к категории «вечных нытиков». Эти люди постоянно были чем-то недовольны, сетовали на отсутствие справедливости или искали какие-то высшие смыслы. «Какая чушь!» –думала Анна Григорьевна. Справедливость, в ее понимании, заключалась в том, что каждый получает по своим заслугам и способностям. Кто умеет вертеться, кто не боится рисковать и брать свое, тот и оказывается на вершине. А кто предпочитает сидеть сложа руки и ждать милостей от судьбы, тот так и остается у разбитого корыта, завидуя чужому успеху. Простые, в общем-то, истины, но почему-то не для всех очевидные. Система, считала она, предоставляет массу возможностей. Нужно лишь быть достаточно умной, сильной и, если потребуется, безжалостной хищницей, чтобы ими воспользоваться. Мир – это, в конце концов, джунгли, где либо ты ешь, либо едят тебя. Анна Григорьевна всегда предпочитала первое и обладала завидным аппетитом.
Ее сын, Николай… тут Анна Григорьевна обычно делала мысленную паузу, слегка морщась. Имя казалось ей каким-то пресным, невыразительным, как и сам его носитель. Вечно с этой своей кислой миной интеллектуала, погруженный в какие-то абстрактные «поиски смысла». Какой, к черту, смысл можно было найти в пыльных книжках, когда настоящая, полнокровная жизнь бурлила вокруг, предлагая столько соблазнов и удовольствий? Смысл, по ее глубокому убеждению, заключался в утреннем солнце, в аромате дорогого кофе, в блеске бриллиантов на ухоженных пальцах, в том пьянящем ощущении власти, которое давала возможность позволить себе абсолютно все. А Николай… что ж, видимо, гены по отцовской линии, где тоже встречались непрактичные мечтатели, взяли свое. Она старалась о нем не думать – зачем портить себе настроение из-за того, что исправить уже невозможно, да и, по правде говоря, не очень-то и хотелось? Пусть копошится в своем маленьком, скучном мирке, если ему так нравится. Главное, чтобы не мешал ей наслаждаться жизнью. А наслаждаться жизнью Анна Григорьевна умела как никто другой.
Она искренне верила, что жизнь прекрасна – для тех, кто понимает ее правила и не боится играть по-крупному. И была уверена, что дальше будет только лучше.
Новые технологии, новые удовольствия, новые горизонты. Ее жизнь была похожа на искусно срежиссированную симфонию, и она, Анна Григорьевна, была в ней главным дирижером. И это произведение искусства, ее собственная жизнь, с каждым днем становилось все совершеннее.
