Фауст приехал в село Красный Маныч последним автобусом.
До нужного места еще далеко, а уже стемнело: нужно искать ночлег. В селе, оказывается, есть гостиница, туда-то Фауст и направился. Войдя в так называемую гостиницу (обыкновенный дом), он натолкнулся на уборщицу, которая тут же сообщила, что мест для проживания здесь нет. «Ну, мне бы до утра где-нибудь пересидеть, – попытался он уговорить пожилую женщину». «Я же говорю – мест нет, – выжимая тряпку, раздраженно повторила уборщица, – что за народ пошел, им говорят одно, а они свое талдычат.» И, глядя на обреченного человека, все же сжалилась и посоветовала идти в гараж: «Там сторож круглые сутки сидит, он тебя куда-нибудь и определит, да и подскажет тебе на чем дальше тебе ехать, ехать-то тебе далеко еще, что ли»?
Поблагодарив уборщицу, Фауст пошел искать гараж. Гараж оказался на самом краю села.
Сторож впустил сразу.
– Как, говоришь, это место называется?
– Калаус, – решительно ответил Фауст.
– Хэ! Калаус… – задумался сторож. – Там все Калаус. А где именно?
– Не знаю я. Там Точка какая-то должна быть.
– Ладно, завтра Вахта поедет, у водителя спросим.
Сторож был толстый неряшливый дядька, но с участием в глазах.
–
На, у меня тут осталось.
Он вынес огромное блюдо, в котором лежали: большой ставропольский хлеб, толстые ломти сала, и несколько кусков испеченного теста в сметане, видимо, блины. Все это богатство было очень кстати.
Сторож отвел гостя в заднюю каморку, где был беспорядок и нары из досок. Немного осмотревшись, Фауст отломил белый хлеб, откусил сало, и готовился к ночлегу. Спать пришлось в пальто – холодно, да и на грязном матраце брезгливо.
Проснулся он рано – боялся, что Вахта уедет без него. Но пока все ребятишки не собрались, машина не тронулась. Ребятишки эти учились в школе, в Красном Маныче, и жили всю неделю в общежитии, а на выходные их развозили по домам, по кошарам, разбросанным по всей степи.
Ехали долго. Весь день. Школьники смеялись, парни дрались с девчонками, потом все пытались петь. Когда Вахта высадила последнего школьника, водитель сказал, что поехал назад, иначе скоро стемнеет. На вопрос Фауста: «Куда идти дальше»? – ответил просто – махнул рукой на еле видимый огонек: – «Там спросишь».
Фауст пошел на указанный огонек, ступая наугад. Темнеет в степи быстро. Так быстро, что… Ночь, видимо, просто падает на землю. Фауст только успел разглядеть, что степь – это что-то безжизненное и неотвратимое теперь для него, потому что Вахта уже отъехала, потому что не было ни одного дерева, ни одного живого существа, вообще ничего. Только огонек, на который Фауст шел. Только ветер. Ночь и Ветер были заодно, были некими союзниками – против человека, против любого живого существа – в этой голой, безжизненной степи.
Было уже совсем-совсем темно, и Фаусту становилось жутко, и мерещились почему-то волки, которые шли рядом и ждали, когда он упадет, и тогда они непременно набросятся на беззащитного человека и растерзают его. Это Ветер изображал стаю голодных волков.
Огонек долго не приближался, казалось, до него далеко-далеко, но скоро он превратился в одинокое окошко. А рядом с ним Фауст нащупал дверь и постучал. Вышедший человек показался родным. И Фауст, даже не поздоровавшись, поспешил сразу спросить, испугавшись, что человек исчезнет.
– Скажите, где Точка?
– Их пять. Какая тебе?
– Я не знаю, ну, там Ричард, волосатый такой, он давно уже здесь.
– А, Длинноволосый… здесь, рядом, с километр будет. Иди – вон, видишь, огонек горит.
Фауст обернулся и стал приглядываться, но не увидел огонька. А когда повернулся назад, дверь уже закрылась. Стучать второй раз он не решился и пошел смотреть огонек. «Километр-то я пройду, во всяком случае вернусь сюда». Ступая наугад, по кочкам, запинаясь, он и вправду заметил едва уловимый свет. Дойдя до него, обнаружил строение, нащупал дверь, постучал. Вышел Леший с керосиновой лампой. Фауст поначалу испугался его, но Леший оказался добрым, схватил незнакомца за руку, потащил через два – «не падай!» – порога:
– Заходи, давно к нам никто не заходил.
В свете керосиновой лампы Фауст успевал едва различать какие-то предметы: тряпки, валенки, ящики под ногами, кастрюли. Из одной берлоги Леший тащил уже в другую, тоже заваленную всяким хламом. Было такое ощущение, что находишься в некой пещере, и сейчас вот мыши летучие вспорхнут и заденут крыльями, пролетая. Было тесно. Потолок нависал, паутина липла к лицу. Железная кровать стояла прямо на земле: пола не было, и на ней восседал второй Леший, в валенках, в шапке-ушанке, с топорщащимися отовсюду волосами.
– Рома был начальник дома, и его рожа всем знакома, – представился хозяин и протянул стакан, – давай, с дороги.
Фауст хотел было побрезговать, но подумал, что это неудобно, люди ведь от души.
– Как тебя?..
Услышав непонятное слово Фауст, Рома сразу же окрестил по-своему: Фантомас.
– А это – брат, Мишаня.
Оба лешачка премило улыбались и старались высказать гостю все, что знали, но Рома все время перебивал брата, и получалась такая непонятная болтовня; да и Мишаня все время путался и вместо произносимых слов просто мычал. Пахло какой-то плесенью, сыростью. Фауст боялся, что Рома упадет на него и выльет водку, но тот как-то все извертывался и продолжал стоять, шатаясь. А главное – здесь не дул ветер. Но как здесь можно жить – непонятно.
