1. Глава 1. Аня
— Я хочу видеть сына.
— Нет.
Вижу идеальную улыбку.
Внутри все скручивает от злости и ненависти к объекту моих слез в течение последних пяти лет. К мужчине, который влюбил меня в себя, а потом бросил беременную задаваться одним и тем же вопросом.
Почему он так поступил?
— Убирайся, Лазарев.
Киваю в сторону лестничного пролета, а внутри растет желание спустить гаденыша по ступенькам.
Носом вниз.
— Нет, воробушек.
Улыбка становится шире. Обнаглевшая, но чертовски красивая скотина ростом под метр девяносто втискивается в узкий проем. Рельефная туша оттесняет меня дальше в квартиру.
На заднем фоне играет заставка из мультфильма «Барбоскины», и я шумно выдыхаю раскаленный воздух из легких.
Все пропахло Евгением Лазаревым. Красивым, богатым, успешным и дерзким козлом с миллионами на счету. Каждый чертов квадратный метр источает тонкий аромат парфюма, стоимость которого страшно представить.
«Не зря мама говорит, что от золотых мальчиков одни проблемы», — мрачно проносится в голове.
Где она была раньше, когда я наткнулась на это чудо?
Прямо как в плохом анекдоте: споткнулась, упала, очнулась…
Оп! Беременна.
А мой кавалер уехал в Москву. К невесте.
О чем я узнала много позже, после десятков тысяч безуспешных попыток добиться ответа от выключенного номера.
— Лазарев, пошел вон.
Повторяю фразу в третий раз.
С момента, как сын известного бизнесмена, Александра Лазарева, появился на пороге моей временной квартиры. Весь такой уверенный, как будто его здесь триста лет ждали.
Одиссей, мать его, заблудившийся в водах чужих женских прелестей.
— Нет. Я не уйду, пока не увижу нашего сына, воробушек.
Ловлю знакомый блеск в аквамариновых глазах. Внутри все сжимается, скручивается и превращается в сосущую бездну. Приятной негой растекаются в голове воспоминания из нашего прошлого.
А результат внезапно проносится мимо меня и бросается Лазареву под ноги:
— Папочка!
Четырехлетняя ксерокопия отца решительно хватает его за ногу. Сопит, пыхтит, дергает и поднимает голову. Кудряшки забавно топорщатся, когда широкая ладонь бессознательно опускается на светлую макушку.
Между длинных пальцев проскальзывают мягкие пряди, и наш сын довольно урчит.
Я не в силах пошевелиться.
Слова душат.
Без толку кричать и возмущаться.
Они бы все равно встретились: Кирилл и его отец. Не зря мама так отговаривала нас переезжать из Краснодара в Москву.
Чувствовала.
— Привет, птенчик, — Лазарев снова давит улыбку.
Но на сей раз она не игривая, а, скорее, растерянная.
Он не знает, как поступить. Косится в мою сторону, хлопает длинными ресницами. Давит на жалость несчастным видом. Один в один Кирюшка, когда ищет помощи.
Складываю руки на груди.
Два манипулятора. Большой и малый.
— Подними! — цежу зло, и Лазарев послушно подхватывает довольного Кирилла. — Не урони, иначе что-нибудь уроню на тебя!
— Никогда.
Мотает головой, а сам загребущими лапами впивается в сына. Стискивает плюшевую пижаму, тычется в него носом. Кирилл тоже увлечен: трогает отца, ощупывает крохотными ручонками твердый подбородок.
Явно заинтригован новым знакомством.
Как еще клювик не раскрыл и не зачирикал Лазарева до смерти?
Впрочем, сын молчит ненадолго.
Едва папино лицо теряет привлекательность в детских глазах, как изо рта вырывается серьезный вопрос:
— А ты где слялся, папа?
И бровки сдвигает. Домиком. Строго так, прямо как моя мама.
— Э-э-э… Папа болел, — отвечает пришибленный Лазарев.
— Чем?
— Дурью, — бурчу невнятно.
Тут же охаю и прикрываю рот ладонью. Зря!
Гневный аквамариновый блеск прошибает с головы до ног. Становится жарко, несмотря на хлопковую футболку и домашние шорты. Взгляд Лазарева прилипает к груди, потом опускается к ногам.
Надо было захватить сковородку…
— А фто такое дурь? — интересуется любопытный Кирилл.
— Плохое слово, — мычу раздраженно.
Злюсь на себя, но в первую очередь на Лазарева.
Он во всем виноват!
— А посему ты его сказала?
— Потому что хорошие на папе закончились, — рыкаю недовольно. — Нам спать пора. Режим. Лазарев, отпусти Кирюшку и шагай… Куда ты там шел?
— К вам.
Вместе с Кириллом на руках переступает порог, затем захлопывает дверь.
Пока я ловлю ртом воздух, Лазарев бережно опускает сына на потертый паркет. Выпрямляется, невозмутимо скидывает пальто и стягивает ботинки под детское лепетание:
— Папа, а ты мини положишь в кловатку? Скафку почитаешь? Только халасо читай! Не как мама! Она сразу спать!
— Почитаю.
— Отлифна. Я тогда за книфкой.
Кирилл скачками уносится в комнату, а Лазарев оттряхивает брюки от невидимой пыли и нагло заявляет:
— Слышала, воробушек? Ребенок хочет сказку.
Наклоняется, и мятное дыхание согревает щеку.
— Не пыхти в мою сторону, — шиплю, словно змея. — Вали к невесте. Сказки читать и гирлянды из лапши на уши развешивать.
— Нет у меня никакой невесты.
— А что такое? Куда дел? Передал по трассе?
Лазарев клацает зубами возле моего носа. Невольно подпрыгиваю и замираю.
— Съел, — с издевкой тянет.
Поднимаю сковородку.
— Сейчас по голове получишь.
Он звонко хохочет. Потом поддается ко мне. Бессовестно рушит установленную границу, тихонько мурлычет:
— Мой воробушек. Все такая же грозная.
