Он думал, что если в один короткий текст поставить рядом сияние, смирение, пылинки в луче, голос текущего крана, запах сирени в окно и боль где-то слева, под ребрами – это будут стихи…
Она думала, что если собрать в одном доме ребенка, мужа, пару котов и полку с книгами, да, еще алоэ на окне и дождь, стекающий по стеклам – это будет счастье…
Они думали, что если поставить на стол два бокала с божоле, или с кьянти, а рядом тарелку с нарезанным кубиками белым сыром, и зажечь свечу, а шторы задернуть, и еще волосы распущенные и губы – это будет любовь…
Она думала, что еще недавно было совсем нетрудно забираться в трамвай, и место уступали совсем не потому, что были вежливы, а теперь шляпки у всех совершенно некрасивые, аляповатые – ну, никакого стиля, а у девушек голые спины зимой – и это тоже жизнь…
Он думал, что когда он был маленьким, часто лопались воздушные шары, и он не понимал, как что-то большое могло в один миг превратиться в жалкий кусочек резины, ему казалось, что тот, настоящий, шарик, просто куда-то спрятался, под кровать, или в шкаф, или папа держит его за спиной, – и он до сих пор ищет…
А этот ехал в трамвае и думал о жареной курице, румяной, с чесночком…
А тот что-то напевал, и губа у него смешно оттопыривалась, но из-за шума было не разобрать.
Она не боялась старости, потому что любила лежать на диване и смотреть телевизор, а этого не отнимут, как красоту.
Парочка уткнулась носом в один конспект. Только конспект-то – отксеренный! Прогуляла парочка все лекции, прогуляла… И правильно!
Кондуктор в оранжевом, проходя, сканировала проездные, она не любила, когда дают мелочь, как будто это ей дают милостыню, она смотрела, как на врагов, презрительно – что ли нет у Вас других денег? А когда давали тысячу, тоже ругалась – надо заранее готовиться к поездке, где я вам сдачу возьму? Та, в шубе, ей так и сказала: не хотите – не надо. И убрала тысячу в кошелек.
– Ой! Счастливый билетик!
– Съешьте.
– Нет, я лучше дома… Оболью кипятком и съем… Микробы, знаете…
Микробы думали, в каком человеке будет уютней и так, чтобы не сразу выгнали.
– Мужчина! Когда чихаете – отворачивайтесь, Вы в общественном месте!
Общественное место – трамвай – поворачивало. Водитель вышел, пошуровал железным ломом или чем, и снова по рельсам…
Жизнь везде проложила рельсы, так трудно свернуть, куда хочешь, приходится себя убеждать, что туда тебе и надо, куда везут.
– Какое свинство! – думала кондуктор, – ведь это настоящее свинство: смена до одиннадцати, транспорт из депо не ходит, а развозка в час ночи… Уж лучше эти два часа работать, но кто же думает, что лучше для рабов…
А ей всегда казалось, что он едет в следующем трамвае… Они почему-то никак не могут сесть в один и встретиться… А когда она в магазине стоит в очередь в кассу, ей кажется, что он именно сейчас открывает дверь и выходит, унося десяток яиц, батон, баночку кофе и ее сердце.
Не все могут перенести свою молодость и красоту. Некоторые поднимаются по темной петербургской лестнице, ругаются, что чердак на замке и приходится открывать обычное окно, и дарят себя ветру. А если бы удалось забраться на крышу и увидеть с нее мир, может, и передумала бы…
Да, эта газета меня выдает… Сразу видно, что букет не праздничный, лучше так бы и ехала, с шестью розами в руках…
Бог есть, – думал, – но вряд ли он принял хоть одну конфессию…
А потом за окном пошел снег.
Настоящие белые пушистые хлопья плотной шторой отгородили трамвай от мира. Это последний снег в этом году, этот уж точно последний, и все-таки чудеса – в мае, на зеленые листья!
Трамвай перестал думать, все смотрели на снег…
– Нужно придумать, куда поставить детскую кроватку, – сказала беременная дочь. Больше они ничего не сказали, а смотрели в окно, где желтые листья медленно падали, будто не решаясь назвать осень по имени.
Говорилось это, он знал, именно ему: ведь это его библиотека занимает большую часть квартиры: уже завешаны все стены, сложены стопки на столах, на табуретках, ящики под кроватями…
Каждую книгу он знал лично: где купил, как читал, какая тогда была погода, да, не смейтесь, отлично читался, к примеру, Шарль Нодье в грозу, вписываясь между молний этаким буревестником, а вот «Победа над солнцем» хотела хорошей погоды, иначе в чем же ценность победы? – если все мирозданье с тобой заодно… Нет, извините, победа должна быть личной.
Его взгляд бродил по стенам, находя то один, то другой корешок, узнавая… Вот Баскер точно сказал бы, что это проблема дочери и зятя – пусть покупают себе квартиру. Но он любил дочь и понимал, что денег у нее не будет никогда, во всяком случае, на квартиру, такой он ее воспитал…
Итак, нужно избавиться по крайней мере от двух кубометров книг… Пока… Продать, подарить библиотекам, раздать друзьям… Книгам будет не хуже, они не будут скучать и скулить, как на их месте скулил бы пес, они даже будут прочитаны лишний раз, или даже десять… Их кто-то полюбит. Но он почему-то видел их в мешках и обязательно под дождем, брошенных, преданных, забытых…
