Предисловие
Писатель часто фантазирует, сочиняя свои истории, но не задумывается, что может точь в точь повторить реальную жизнь одного из семи миллиардов людей. Жизнь не просто непредсказуема, она многоканальна, изобретательна и четка, как в своём сострадании, так и в жестокости. Самые страшные наши фантазии и страхи, от которых передергивает все тело, – чья-то реальность. Поэтому данная история для одних может оказаться реальным случаем, для кого-то – частично вымышленной историей. Для меня же лично эта история отчасти вымышлена, отчасти достоверна. В ней много внутренних, локальных проблем, за несвоевременным устранением которых следует трансформация в глобальные, затрагивающие массу людей. Пока ты взращиваешь монстра в четырёх стенах, это проблема только твоя, ну, и ещё новоиспеченного монстра, но когда ты выпускаешь его за дверь, проблема коснётся десятка, а то и сотни людей. Неспроста великие умы психологии взваливали тонну ответственности на родительство: базисный период, формирующий весь жизненный вектор – детство. В руках взрослого пластичный разум ребёнка; слепив из него колючий зизифус, он не станет тем, кто несёт благодеяние или на худой конец равнодушие, он будет тем, кто насаживает на шипы каждого, кто его душе не мил.
И если вы не готовы к этой ответственности, к терпению и полной отдаче, не стоит заводить потомство, обрекать его и многих людей – тех, кого он повстречает на жизненном пути – на испытания. Рано или поздно ваша безответственность или жестокость выйдет боком – это правило. Жизнь так устроена, что каждый платит за неё: бедный заплатит деньгами, а богатый, он же жадный – здоровьем, репутацией, жизнью, причем часто не своей, а жизнью детей, чтобы было побольнее. Ну а у тех, кого и собственные дети не беспокоят, жизнь заберёт то, чем они дорожат больше всего. Поэтому важно чувствовать меру и не спрашивать: «За что?» Ты должен, ты ответственен, так будь добр заплатить за вчерашние салюты сегодня, иначе твой долг вырастет до непреодолимых тебе величин. Праздник когда-то заканчивается, закрывается занавес и гаснет свет. И так до новой премьеры. Следует всего лишь проявить терпение – инструмент, подвластный только самой сильной душе.
История Делины написана мной в нелегкое время – его мрачное влияние напрямую отразилось и на книге. С ней связаны мои собственные воспоминания, тихо томившиеся в глубинах памяти, но нежданно наступило время ощутить их вновь и пережить их последствия. Пока я росла, наблюдала за различного рода проявлениями жестокости людей по отношению друг к другу, но она практически не касалась меня самой. Тем не менее отравленная земля не способна взрастить здоровый урожай.
Лето в деревне – особая атмосфера, особенно для детей – это бесконечные источники для выдумки новых игр, сценариев, чем мы пользовались умело, я, будучи единственным ребёнком в семье, привыкла к одиночеству и легко могла развлечься игрой с собой. Но был определенный круг друзей, среди которых я чувствовала себя лучше, чем даже когда была одна. Жаркие знойные дни мы переживали в тенистых садах и полях с обилием лекарственных растений с преобладанием ромашки луговой, окружающих протекающую вдоль всей деревни реку.
Одним из главных героев моего воспоминания был мой троюродный брат, живший у нас на протяжении нескольких лет; он был взрослее нас, соответственно – был главным сценаристом наших игр. Как-то раз, возвращаясь с реки, пройдя через строй высоких тополей, рыжеволосый и высокий для своих четырнадцати лет Рони встал перед нами и вручил один из двух топоров, зажатых в его руке, другому нашему заводиле, Марку.
– За мной, – живо призвал он последовать за ним восьмилеток, интригуя загадочной улыбкой.
Уверенные, что в его золотую голову пришла очередная захватывающая идея, мы помчались за ним обратно к гордо возвышающейся линии тополей.
– Стойте здесь, – Рони выстроил нас возле одного невысокого дерева, породу которого вспомнить мне вряд ли удастся.
Отложив аккуратно свой топор, он довольно ловко забрался на дерево; только когда его руки потянулись к темному пятну среди густой листвы, мы поняли: он спускал птичье гнездо. Довольно крупное, слепленное из земли и мелких веточек гнездо спустя минуту уже лежало перед нами, из него тянули головы несколько птенцов: без перьев, абсолютно голые, недавно вылупившиеся, с большими планами на долгую жизнь, как и следовало воронам.
– Мерзкие вороньи детёныши, – произнёс Рони, – недавно одна ворона напала на меня, давайте отомстим, – с выражением, предвкушающим приближающее зрелище, произнёс он, подбирая с земли топор.
Последующие несколько минут перед моими глазами пронеслись как видео на пленке при быстрой перемотке, я не смогла уловить ни единой цельной картинки. Когда пленка остановилась, мои глаза застыли на мелких брызгах крови на зелёной траве, чуть выше я заметила пытающего уползти изуродованного, но ещё имеющего силы на крик птенца. Я поняла – с нами что-то не так. Сейчас стало ясно, что именно. Все разбежались друг за другом: кто по домам, кто на новую локацию для игрищ, кто-то повеселился и пошёл дальше, кто-то погрустил и забыл. А кто-то на всю жизнь оставил картину перед глазами и в каждую свободную от дел минутку воспроизводил ее, пропускал через себя, пытался понять, каково было этим птенцам, что чувствовали те, кто безжалостно наносил по ним удары. Из всех перечисленных типов людей именно последний был самым сломленным и, как следствие, нездоровым.
