Воинская часть № 2345 располагалась в верховьях быстрой своенравной реки Грива. В восьмидесяти километрах выше города Гривинска. Раньше здесь располагался полк ракетных войск. Теперь же остался один мотострелковый батальон.
Однажды утром рядовой Марги́н пришел после утренней зарядки в ванную комнату казармы. Он машинально посмотрел в зеркало и оторопел. Дыхание, учащенное после интенсивных физических упражнений, вдруг прервалось. Рядовой вдохнул и долго не мог выдохнуть. Он приложил, смоченную холодной водой, ладонь к глазам, чтобы убедиться, что это не сон. Несколько минут он стоял в оцепенении, держа в одной руке зубную щетку в другой тюбик с пастой. Когда он все-таки, преодолел страх и смятение, взгляд его был прикован к возникшему ниоткуда шраму округлой формы на левой груди. Это был именно слабо взбугренный красноватый шрам – след от ожога. И рядовой с ужасом подумал о том, что над ним опять издевались во время сна. Придя в казарму, рядовой пытливо вглядывался в лицо своего единственного друга – рыжеволосого Артура Дрозда.
– Ты что так смотришь на меня? – Дрозд усмехнулся.
– Да так. Ты ночью ничего не слышал?
– Нет. Начальства не было. Они ездили в город на гулянку.
Маргин облегченно выдохнул. Да и не мог он так крепко спать, чтобы не почувствовать боли от ожога.
– Что-то ты сегодня какой-то не такой. – Артур внимательно посмотрел на друга.
– Да снилась всякая ерунда, просыпался несколько раз.
Маргину приснилось, что он стал вороным длинногривым мустангом. Сновидение было настолько мимолетным, что он сразу не смог вспомнить его. Рядовой направил взгляд на стену, где над кроватью висели картинки, вырезанные из журналов, на которых были изображены любимые им лошади. Лошади были разных мастей и в разных ракурсах: купающиеся, бегущие, несущиеся, целующиеся, бунтующие, спокойно пасущиеся, стоящие на краю пропасти…
И он вспомнил то, что ему снилось. Он попытался найти причину этих сновидений, и он нашел ее. Последние две недели его мучила и угнетала тоска по дому – он скучал по любимому вороному скакуну по имени Демон, по гитарной музыке далекой Испании, записанной на магнитофон.
Последний, перед появлением шрама на груди, был отчетливый подробный сон, даже не сон, а туманное воспоминание о далеком детстве. Димке шел тогда восьмой год. Его самый близкий в ту пору человек – дед Кондрат, взял мальчика с собой на конюшню, где происходило клеймение молодых жеребца и кобылы. Димка видел, словно наяву, все детали происходящего действа. Он хорошо ощущал все душевные переживания, которые ему пришлось испытать тогда. Он вспомнил, как был сильно напуган надсадным, невыносимым ржанием лошадей в момент прижигания – прикосновения раскаленного до бела куска железа к шкуре бедного животного. А когда запах паленой лошадиной шкуры ударил ему в нос, Димка чуть не потерял сознание – его бросило в жар. Тогда это было настоящее потрясение для маленького мальчика, а может даже, это была настоящая психологическая травма! Целую неделю после этого Димка плохо спал ночами, просыпаясь по несколько раз за ночь, покрытый испариной. Утрами у него шла носом кровь. И тогда мальчик услышал, произнесенные дедом Кондратом слова, которые запомнил на всю жизнь:
– Клеймение для лошади – это экзамен, испытание, ломка. После клеймения лошадь начинает принадлежать человеку – хозяину, а до этого она принадлежит самой себе, природе, сотворившей ее. Клеймом определяется ближайшее будущее лошади, а может, и ее судьба…
Рядовой Маргин все это хорошо помнил, особенно сейчас, в условиях постоянно испытываемого депрессивного стресса и после участившихся ночных побоев и издевательств во время караулов.
Шел 12 месяц службы рядового Дмитрия Маргина. Терпение кончалось. Страданию, несправедливости, казалось, не было конца. Его главные истязатели – командир взвода Иродов и его друг, заместитель, старший сержант Издевкин остались на сверхурочную контрактную службу.
Весь день Димка был сам не свой. Что-то происходило с ним. Он точно не знал что. Но, кажется, он переставал бояться. Кого? Ненавистных ему сержантов?
Его начала обуревать, подчинять себе стихия дерзости и гордости.
«Может, это рождающееся чувство – решительное намерение сделать шаг в бездну – покончить со своей униженной, растоптанной жизнью?! В бездну свободы! Чувствуемой и ощущаемой свободы! Свобода – такое крылатое, напоенное ветром, топотом копыт и ржанием лошадей, слово»
«Нет! Нет! Нет!!»
«Мертвый, смогу ли я ощущать и чувствовать свободу? В смерти найду ли я покой? Нет! Даже смерть не погасит разгорающийся внутри огонь!» – Непрерывно спрашивал и сам себе отвечал Димка.
Димка мучил себя самокопанием. Он задавал себе вопросы, на которые не в силах был найти ответы. «Значит, я уже вырос? Значит – это знак! Этот знак – призыв к действию! Это символ другой жизни! Но какая жизнь здесь? Когда еще долгих двенадцать месяцев мучиться! Нет! Нет!».
Третий, четвертый день с клеймом, как в бреду.
И все же Димка, совсем по-детски еще, гордился клеймом. Ночью, засыпая, он долго поглаживал его рукой. Оно было для него живым существом, которому он мог доверить свои самые сокровенные мысли и чаяния. Но в тоже время Димка стал бояться сновидений. Просто он подметил странную закономерность. Чем явственней, отчетливее во сне он видел свое чудесное превращение в вороного скакуна, тем все отчетливее на груди проступало клеймо. В ночь с субботы на воскресенье он с ужасом подумал, что если сегодня ему приснится сон о его превращении, то утром во взводе во время зарядки обязательно увидят это клеймо. И, конечно, будут расспросы, смех. Но каждую ночь с субботы на воскресенье взводный командир ездил развлекаться в город, оставляя за себя кого-нибудь из своих верных «шестерок». К таковым относился друг Димки – Артур. Это обнадеживало. Артур мог бы освободить друга на один раз от выполнения обязательных физических упражнений, выполняемых в это время года с голым торсом.
