Клуб искателей мертвецов

© Шилдс Ф., 2023

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Я шёл по окраине города, где не было каналов, почти не было людей, не было домов. Все они остались позади, поэтому меня окружала относительная тишина. Один ветер свистел в листьях. Он проникал под мою куртку, залезал за воротник. Я покрывался мурашками и сам не понимал, то ли от холода, то ли от страха. Когда послышались отчётливые шаги, которые отбивали ритм в пульсирующих висках, я догадался поспешно вынуть из чёрного носка на ноге карандаш и мятую бумажку. Пальцы дрожали, отчего почерк вышел более корявым, чем обычно:

«Найдёте это раньше меня – значит, я был не прав».

Это всё, что я успел написать, прежде чем выбросил в сторону этот несчастный кусок бумаги. Его подхватило ветром и отнесло к дубу, с которого так и не успели опасть листья. Иней покрывал его ветки вместе с ними.

И как я сейчас ни пытался себя успокоить, каждая мысль во мне разрывалась ураганом – да так, что перед глазами то и дело всплывали страшные образы. Оставалось только надеяться, что моё сообщение найдут после того, как я всё закончу. И что я не ошибался. А иначе этот промах мог стать для меня чем-то вроде конца всего.

Хотя я вместе с другими и так уже был в конце – абсолютно бесславном и чёрном, как ночь в густом лесу. В этот момент я почувствовал это слишком остро.

Несколько месяцев назад

Когда я узнал о том, что провалился на экзаменах – мне позвонили по «Скайпу» друзья и пугающим, тихим тоном сообщили неприятную новость, – я почувствовал, что всё вмиг перевернулось с ног на голову. Это была слишком яркая вспышка, ослепившая меня и моё сознание. За ней последовали другие фейерверки – от мамы с папой, которые вдруг решили зачитать нотации, чтобы я почувствовал себя неуютно (не тут-то было). Папа умудрился расшвырять мамины любимые тарелки по кухне, пусть даже обычно это делала мать, и мимоходом дал мне подзатыльник.

Просто отлично.

Я узнал, что был никчёмным сыном, да и в целом мои девятнадцать лет оказались практически бессмысленными и абсолютно пустыми. Наверное, не будь я собой, то определённо сбежал бы из дома, как делают многие в моём возрасте, не вытерпев подобного давления, сломавшись от него. Может, устроил бы душераздирающую сцену с извинениями или, наоборот, – учинил бы грандиозный скандал, который сотряс бы все стены нашего дома. Я всё же нацепил на лицо небрежное выражение и ограничился холодным равнодушием. И так просидел почти все летние каникулы – по-философски апатично, в полнейшем одиночестве, не считая компании семьи.

После результатов экзаменов всё кануло в пустоту, из которой я выбирался лишь тогда, когда мне звонили друзья. Они были куда более удачливыми, чем я: все поступили в университеты, махнули в крупные города Англии, оставив меня гнить в нашем тихом и чрезвычайно скучном городишке на северо-востоке. Я объяснил им ситуацию, рассказал, что мне не дали возможность пересдать экзамены из-за троек в четверти и я был вынужден… остаться на второй год. Пожалуй, именно это пугало меня больше всего, заставляло спину покрываться липкой испариной, а голову кружиться. Кто бы мог подумать, что Флеминг Рид, один из игроков футбольной команды, теперь бросивший её из-за грядущего выпуска, останется на второй год? Кто-кто, а я до последнего верил, что мозги меня не подведут и я пройду хотя бы минимальный порог экзаменов, обеспечу себя аттестатом и со свистом улечу в Лондон, где меня уже ждал престижный университет. Крах! – всё разбилось оземь, погребя меня под осколками неудавшихся планов.

Друзья меня поддерживали и подбадривали, но к концу лета я перестал получать от них вести: каждый из них усердно готовился к тому самому дню, когда переступит порог университетского кампуса и по жилам его потечёт гордая студенческая кровь. А я так и останусь брошенным всеми школьником, которого заставят учить уже пройденные темы по алгебре, физике и остальным предметам, пока мои друзья будут трясти телами на вечеринках, подшучивать над преподавателями и с треском проваливать экзамены, чтобы потом ходить на пересдачи.

«Боже, во что же я влип?» – думал я, когда оставалось три, два, один… ноль дней. И мой час настал – тот час, когда я проснулся, оглядел как в первый раз свою комнату с синими обоями, плакатами футболистов и парочкой рисунков – их я извлёк из своего воображения где-то год назад или около того, когда ещё увлекался живописью. Помню, тогда я по уши влюбился в девушку, которая была старше на два года, и совершенно не мог сдержать романтичной натуры. Романтика розовым фонтаном била из карандашей и ручек, которыми я писал её портреты. Через несколько дней эта девушка мне совершенно неожиданно разонравилась: я посчитал, что для меня она чересчур искусственна. Ну правда: я ни разу не видел, как она улыбалась или хотя бы двигала уголками губ. Зато мастерски она двигала длинными ногами, когда шла по коридору, отчего некоторые девочки смотрели ей вслед каким-то змеиным взглядом, и вряд ли он означал что-то хорошее. А я, даже отпустив свою влюбленность, решил оставить портрет, поэтому теперь на меня со стены глядели холодные кукольные глаза тёмно-вишнёвого цвета. Когда мне казалось, что они требовали слишком много внимания, и я думал, не схожу ли, часом, с ума, этот рисунок приходилось чем-то закрывать. Например, моей ладонью, и тогда я говорил: