Мама всегда говорила, что бояться нужно живых, а не мертвых.
Но она обманывала.
Мы ехали в машине, когда на улице стемнело. Я зевала, и от моего дыхания на окне оставались влажные следы, которые тут же исчезали. Огни неслись перед глазами. В зеркале заднего вида отражалось, как мама кусала губы.
Я поежилась в детском кресле, которое, как мне казалось, уже давно стоило убрать. Ведь в свои десять лет я не чувствовала себя ребенком и хотела сидеть спереди, но мама настаивала на своем, и тогда она морщила лоб.
Машина остановилась, погасли фары. Несколько мгновений мы провели в темноте, и я ощущала лишь стук пульса в висках. Мама развернулась ко мне, но слабые огоньки в салоне едва ли справлялись с тем, чтобы осветить ее.
Выражение ее лица оставалось скрыто тенью.
– Мора, доченька… Ты должна будешь посидеть здесь какое-то время. – Она пригнулась ко мне и переплела свои пальцы с моими.
– Почему?
Мама обреченно вздохнула, будто на мой вопрос не существовало ответа.
– Мне нужно кое-что сделать. Это ненадолго, – улыбнулась она.
Я не поверила ее вымученной улыбке ни на секунду. Что-то тревожило маму, отчего ее губы были искусаны до крови. Мне хотелось, чтобы мама снова искренне улыбалась, поэтому я послушно кивнула.
– Умница. – Она расстегнула мой ремень безопасности и ласково проговорила: – Ты можешь включить детскую радиостанцию, я уже настроила тебе нужную волну. Только постарайся слушать очень тихо и не подпевать. Тут он тебя точно не найдет.
Последние слова она сказала будто бы сама себе.
– Когда ты вернешься? – боролась я с зевотой.
– Скоро. Никому не открывай дверь. Если что-то случится, тут же позвони мне, хорошо?
Я снова кивнула, и мама поцеловала меня. Когда дверь машины захлопнулась за ней, я поспешила вытереть влажную от слюней щеку. Перебравшись на переднее сиденье, я представляла, как еще немного, и буду ездить на нем, точно взрослая. Наконец-то смогу увидеть, как мама умудряется не врезаться в машины, что едут впереди.
Но мама не вернулась спустя десять минут. И спустя пятнадцать тоже. Голубые цифры на приборной панели продолжали сменять друг друга.
Сделав глубокий вдох, я разблокировала дверь и вышла наружу. Розовые кроссовки с громким хлюпом опустились в грязь. Позабыв о переживаниях, что мама отругает меня, я сконцентрировалась на другом. На страхе, что с мамой что-то случилось.
Впереди виднелись надгробия, и я поняла, что мы припарковались на кладбище. Точнее, на его окраине, поросшей высокой травой и сорняками. При виде свежих дат на могилах меня затошнило, и появилось желание вернуться в машину. Но, сжав кулаки, я все же заставила себя зашагать между плитами с высоко поднятой головой. Ощущение страха из-за того, что мертвецы могли почувствовать мой блеф, никуда не делось.
– Это всего лишь земля и камень… Земля и камень, – бубнила я себе под нос.
Бояться нужно живых, а не мертвых.
Однако, сколько бы мама ни твердила об этом, при мысли о смерти колючие мурашки вновь пробегали по спине. Я застыла возле одной из самых новых могил, которая не успела стать серой, безжизненной и покрытой мелкими травинками. Она еще пахла свежей землей.
Тогда я и услышала голоса. Они доносились откуда-то справа, но вид мне закрывал большой склеп и деревья вокруг него. Я собрала все мужество, которое накопилось во мне за долгие десять лет, и направилась в ту сторону.
Скрывшись за широким дубом, росшим рядом со склепом, я увидела, как моя мама и трое других людей склонились над вырытой ямой. Мама что-то говорила и размахивала руками, а ее волосы развевал ветер.
Я впервые была на этом кладбище, да еще и ночью, но при виде мамы сердце замедлило темп: она стояла в целости и сохранности. Я даже подумала вернуться в машину, но тут незнакомый мужчина громко сказал:
– Мы готовы.
Ладони мамы затряслись, как всегда при волнении, но она старалась не подавать виду. Собравшиеся люди взялись за руки, рассматривая что-то – или кого-то – в яме. Они начали скандировать слова на незнакомом мне языке.
Любопытство взяло надо мной верх, и я поудобнее устроилась на корточках, чтобы узнать, чем все закончится. Сначала ничего не происходило, но затем мама закричала, указывая пальцем в пустоту. Что-то клубилось, точно дым, посреди пространства рядом со склепом. Кто-то приобнял маму, успокаивая и поглаживая. Она уткнулась этому мужчине в плечо, потому что на тени неприятно было смотреть. Даже я почувствовала, как жгло глаза.
– У нас не было выбора, у нас не было выбора, – повторял обнявший маму мужчина, но, казалось, он уговаривал сам себя.
Тень разрослась, превратилась в очертание человека, но ничего человеческого в ней не было. Существо двигалось с грацией божества, приближаясь к объединившимся в группу людям, впереди которых смело стояла моя мама. Существо сделало вдох и медленно издало звуки, отдаленно напоминающие слова, но язык не был мне знаком. Мама произнесла что-то в ответ.
На тень по-прежнему было больно смотреть. Она представлялась чем-то неестественным, леденящим душу и сердце. Я уткнулась носом в ладони, чтобы согреться. Руки казались еще холоднее замерзшего носа, словно я держала их во льду по меньшей мере полчаса. Я тихонько всхлипнула от неожиданности.
