1. Как можно все испортить.
– Куда она могла подеваться? Ты не видела, Энона? Деревянная маленькая такая, вся раскрашенная…
Агелай битый час метался по дому, который, к слову сказать, и состоял-то из одной не слишком просторной комнатушки с земляным полом – скорее обычная лачуга обычного пастуха с окрестностей Иды, чем дом в привычном понимании этого слова. Хотя, конечно, дом, каким бы он ни был, пусть и незатейливым, пусть даже с соломенной крышею и простой занавеской вместо двери, но дом, он всегда остается домом. И, чем проще он устроен, тем легче перевернуть все вверх дном.
Агелай быстро вытряхнул наружу все содержимое здоровенного плетеного сундука, что стоял в углу. На пол полетели какие-то тряпки, ремешки, колокольчики, а в самых его недрах отыскался давно потерянный, собственно, скорее за ненадобностью, чем по какой другой причине, а оттого всеми напрочь забытый самый настоящий боевой меч. Все это хозяйство вперемешку валялось сейчас на полу, но толку от этого было мало – если не сказать – не было вообще. Сколько не ройся, сколько не шарь руками по шершавым стенкам старого сундука – все напрасно. Сундук был пуст – окончательно и бесповоротно.
– Где она может быть? – растерянно сокрушался Агелай. – Я точно сюда ее бросил… Тогда еще…
Энона так и застала его посреди чудовищного по своим масштабам разгрома.
– Что ты ищешь?
– Погремушку. Тут была… ручка у ней такая… а сама в полоску…
– Так Кориф играет… я думала – не нужна… – оправдывалась Энона.
Кориф разрыдался безутешно и громко – едва мать попыталась забрать игрушку – и никак не хотел с ней расставаться – что только Энона не подсовывала взамен.
– Господи, зачем все это, Агелай?
– Зачем, зачем… твой в Трою собрался – вот зачем.
Черт бы их всех побрал – добавил про себя Агелай, но вслух выражаться не стал, хотя на языке так и крутилась пара крепких словечек. И про Трою, и про царя троянского, и про слуг его, будь они не ладны. Энону пожалел Агелай. И малыша. Чувствует малой, все чувствует – не проведешь. Оттого и плачет так. Что теперь делать-то – нужна она, эта несчастная погремушка, очень нужна. Агелай не стал говорить Эноне, что когда-то нашел маленького Париса с той самой погремушкой, которой сейчас играл его сын. И вот теперь, когда Парис ничего не хочет слушать, а только твердит – мне нужно идти – возможно, именно она, эта самая погремушка, выручит его в трудный момент. Как именно – Агелай не знал, но что она непременно понадобится – чувствовал, оттого и перерыл весь дом. А она вот где – и теперь маленький Кориф плачет и тянется ручками – отдай мою игрушку, дед.
– Я сделаю тебе другую – лучше
– Не пускай его Агелай – спохватилась Энона – Нельзя ему туда.
– Сам знаю, что нельзя. Так попробуй – удержи.
Он все утро честно пытался это сделать.
– Чего тебе здесь не хватает? Послушай меня, старика. Все у тебя есть – живи и радуйся.
– Быка жалко – любимец мой, как ты не поймешь, Агелай. – твердит Парис, едва сдерживает слезы.
Была бы его воля – и близко к стаду никого не подпустил.
– Понимаю я все. Что поделать, Парис. Все здесь принадлежит Приаму – хочешь ты того или нет. Ну, забрали быка – так другого выбери. Стадо вон какое. – уговаривал как мог Агелай.
– Как ты не поймешь, отец… – бубнит свое Парис – Где я такого возьму? Я его холил, лелеял… у меня сердце кровью обливается…Там убьют его. Вот закончат игры – и зарежут. В жертву принесут какой-нибудь богине. А мне это надо?
– Что ты сделаешь, Парис? Давай рассуждать здраво. Ты отобрать его не сможешь все равно.
– Не смогу. Но вдруг его объявят наградой, призом победителю в каком-нибудь забеге или в бою – так я сражусь за него. Так хотя бы есть шанс. А сидеть здесь сложа руки – тогда я точно его больше не увижу никогда. – принялся объяснять Парис – А так – я назад его приведу. Во всяком случае постараюсь сделать, что смогу. – и добавил. – Мне надо идти, отец…
– Парис послушай… – совсем разволновался Агелай – Там – он указал вниз, где находились кварталы роскошной Трои – Там совсем другая жизнь. Ты ее не знаешь. Подумай – нужно ли туда идти. Чем тебе здесь плохо? Посмотри – здесь все твое – небо, лес, ручей, стадо большое – что еще желать? Ты живешь как принц – все для тебя – возлюбленная – таких поискать, сынок родился…
– Причем здесь это, отец? Я сам знаю…
– Знает он… – перебил его Агелай. – Ведь не первый раз уводят у нас быков…
– Так любимый… самый-самый… – твердил свое Парис,
Понимая, как огорчен Агелай, постарался хоть как-то успокоить его.
– Я вернусь, отец. Вот выручу своего быка и вернусь.
– Попадешь ты в беду – чует мое сердце.
– Не бойся за меня.
С тем и ушел.
– Он не вернется. Он уходит навсегда. Ты это понимаешь, Энона?
– Сделай что-нибудь, Агелай – взмолилась Энона.
– Что я могу? Могу только за ним пойти – это все.
– Так ступай, ступай же скорее.
Агелай засунул погремушку в карман и поспешил вниз по тропинке догонять Париса. Того уже и след простыл. Но до Трои далековато – нагоню еще – думал Агелай.
Вот как можно все испортить – в их хрупкий маленький мирок одним прекрасным утром ворвались эти люди – приамовы слуги. Бык им понадобился. И непременно самый лучший. Ладно бы к другому стаду – нет, надо было им забраться на самую вершину к скале Гаргар – где любит расположиться Парис. Не поленились же – по такой жаре, да в гору. Принесла их нелегкая. Они и слушать Париса не стали – восемь здоровенных мужиков – сами осмотрелись, сами все нашли, и быка сами выбрали. Знали, знали зачем идут – порассказали все окрест, что здесь, у Париса, лучшее стадо в округе, что чемпионов он растит – все как на подбор, и никто не может выставить против его быков достойных соперников – никто. Слава она две стороны имеет. Вот потому-то и потащились сюда люди Приама. По самому пеклу потащились – в надежде Приаму угодить. Все ради удовольствия, чтоб тот с балкона улыбнулся да рукой взмахнул. Ему-то что? Позабавится, да на другой день забудет. Вот и получается – что одному баловство – другому трагедия. Парис ничего и слушать не хочет – так и ушел. Агелай прибавил ходу – непременно нужно его догнать.
