Должность профессора-консультанта подлежала сокращению. «Иначе избавиться не могут», – думал Виктор Олегович с легкой гордостью, не утишающей обиду. Щемила сердце тоска потери привычного распорядка дня, кабинета со старинным кожаным диваном тридцатых годов прошлого века, доставшимся Виктору Олеговичу по наследству от великого Слуцкого, и массивным столом зеленого сукна с лампой под зеленым абажуром. В этом кабинете, коридорах, аудиториях, на этих лестницах с вытертыми временем ступеньками прошла жизнь, как брызгами на стекле от проезжающих автомобилей отмеченная старыми фотографиями и потускневшими грамотами на стенах. Уйдет Виктор Олегович, и освободят кабинет от дорогих Виктору Олеговичу вещей, и займет кабинет кто-то другой. Впрочем, можно и не гадать, известно, что займет кабинет профессор, доктор наук Виолетта Борисовна, бывшая ученица Виктора Олеговича. Формально научным руководителем аспирантки Виолетты был Слуцкий, но правила, установленные Слуцким, гласили: хочешь защитить докторскую, работай с моими аспирантами, защитятся они – подумаем, что из их диссертации взять в твою. Поэтому фактически работой над диссертацией Виолетты руководил Виктор Олегович, и звали его в те годы Витя, и непродолжительное время они с Виолеттой были любовниками. Но любовь прошла незаметно и незаметно они стали врагами. Если бы не почти ежедневное, десятилетиями прожитой жизни общение в одном коллективе, вероятно, не было бы вражды, замешанной на научном соперничестве. Виолетта смолоду была упряма – «я сама». Виктор в период влюбленности хотел от нее девочку, такую же упрямую буку. Она родила девочку. Но не ему и не от него, а от мужа, недостойного, как считал Виктор, Виолетты, приземленного, всю жизнь проработавшего на стройках начальником участка, а на пенсии затерявшегося в своем гараже за ремонтом старой «Лады» да на дачных шести сотках, на которых ни Виолетта, ни ее дочь почти не бывали. Дочь вышла замуж за англичанина и уехала с мужем в Бельгию по месту работы мужа, а Виолетта Борисовна «ушла в науку» и стала, по мнению Виктора Олеговича, злой и безжалостной к коллегам и аспирантам, но особенно к Виктору Олеговичу, который, напротив, с возрастом стал сентиментальным, поминал прежнюю любовь и не узнавал ее в этой, как говорили за глаза молодые аспиранты, «старой мымре».
Перед домом росла сосна, кроной прикрывающая крыльцо и часть веранды с бетонной площадкой, засыпанной похрустывающими под ногами шишками. На сосне висела самодельная кормушка, полная крошек. Птицы кружили подле кормушки и не решались подлететь. Раздумья о причинах такого поведения птиц отвлекли Виктора Олеговича от раздумий о своем месте в науке, и он заснул с мыслью «не посмеют».
Разбудил сын, приехавший из города позже отца.
– Не дождался меня, – упрекнул сын. – Юрий Тимофеевич тебя искал.
– Догадываюсь.
– Зачем лезешь на рожон… – не договорил сын, отец прервал, бросив приглашающий взгляд на кормушку:
– Не пойму, почему птицы не подлетают к крошкам? Все по науке.
– Может быть, тебя потому и сокращают? – не ответил на вопрос сын.
– Не меня, – поправил отец, – должность.
Сын вздохнул: – Не лезь на рожон.
– Я всю жизнь не лез на рожон. Думаю, что иногда зря.
– Твое дело. Но и на мне аукнется твоя принципиальность.
– И все же не пойму, почему птицы не залетают на кормушку.
– Ужинать на веранде будем? – спросил сын.
– В доме. Прохладно на веранде.
Ужинали молча, жена Виктора Олеговича Маргарита сидела напротив мужа, не ела, сославшись, что перекусила. Когда мужчины закончили ужинать, убрала со стола, подошла к мужу, он, задумавшись, стоял в проеме двери гостиной, открытой на веранду, лучи заходящего солнца освещали бетонную площадку, сосну, ворота, автомобиль сына. Маргарита, помолчав солидарно с мужем, сказала:
– Может все и к лучшему, Витя.
– Почему птицы не садятся на кормушку?
– Далась тебе эта кормушка. Купи новую.
– Я все сделал правильно.
– Ты не специалист по кормушкам.
– Что сложного? Может быть, все-таки дело в птицах?
Он повернулся к жене, привлек к себе, она прижалась щекой к его плечу, он сказал:
– Может быть, ты и права.
Виктор Олегович вышел на веранду, сел в кресло. Маргарита принесла плед, укрыла.
– Недолго сиди, на дворе холодно.
Она расправила складки пледа. «Вот и поживем для себя», – подумал Виктор Олегович, прочитав мысли жены.
Наутро сын отвез отца в университет. Виктор Олегович столкнулся в коридоре с Юрием Тимофеевичем, они обнялись, потрясли рукопожатием руки, «давненько, давненько».
– Заходи, – предложил друг Юра другу Вите, – давно хотел поговорить, – и, полуобняв пауком, опутывающим муху, повел Витю в свой кабинет.
Юра был моложе Вити на двенадцать лет, в молодые годы не сказать что считался учеником Виктора Олеговича, но занимал мальчишеское по отношению к мэтру положение. С возрастом их отношения стали равными, Юра делал административную карьеру, стал проректором, Витя зарабатывал научный авторитет, готовил кандидатов и докторов наук, писал монографии, учебники, статьи, интриговал, тайно мечтая стать членом-корреспондентом академии наук. Членом-корреспондентом не избрали и даже для утешения самолюбия не выдвигали, но авторитет Виктор Олегович в научном мире завоевал, соискатели ученых степеней его побаивались. Виктор Олегович купался в заискивающих улыбках, но был добр, справедлив, принципиален, любил общаться с молодежью, которую призывал равняться на ушедших в мир иной великих, – может, не всегда оценивая их заслуженно, но педагогически, по его мнению, правильно, делая предшественников почти святыми, возносил их к небесам науки, пусть и прикладной, но все же настоящей науки, в создании и развитии которой он, Виктор Олегович, принимал участие и был не на последнем месте. Всю жизнь он жил с чувством гордости за принадлежность к этому научному братству, в котором без совета с самим Виктором Олеговичем не принимались серьезные решения. И ныне, по достижению восьмидесяти пяти не ощущаемых им лет, его, выдающегося ученого, не надо скромничать, если это правда, выдающегося, сокращая должность, по сути, изгоняют из научного братства, и есть решение при очередном плановом обновлении диссертационного совета вывести Виктора Олеговича из состава и ввести Виолетту Борисовну. Виктор Олегович считал ее «неглупой бабой», и, если быть объективным, она состряпала неплохое вино, но из винограда, выращенного Виктором Олеговичем, о чем ей не следовало бы забывать. Виктор Олегович мог сколь угодно долго оппонировать Виолетте Борисовне, Юрию Тимофеевичу, прочим так себе ученым, и оппонировал, но с возрастом чаще мысленно, причем забывался, говорил вслух, и услышавшие его бормотание шептались: «старик заговаривается.
