– «Шаг в пустоту. Падение. Ты уже осознаешь, что сделал ошибку. Что там – до шага – можно было все исправить. Что нет неразрешимых ситуаций, и ты выглядишь полным дураком, подавшись минутной слабости, – решив пойти наиболее легким путем и выбрав смерть. Но поздно.
В голове пустота. Появляется даже раздражение. Закрываешь глаза. Тело становится легким – не твоим. Начинаешь чувствовать облегчение, оказывается все не так страшно…
Пятнадцать этажей не так уж и мало. За это время чувства и эмоции сменятся много раз. От страха – до равнодушия, от радости – до горечи. Только вот жизнь не проходит перед глазами. Появляется надежда – а вдруг это не конец? Может, есть шанс что-то изменить?
Удар. Все мысли улетучиваются. Исчезают слух, зрение, осязание… ты не слышишь крики прохожих, не чувствуешь холод асфальта под собой. Ничего. Только боль. Оглушительная, жестокая, беспощадная боль. Полностью отдаешься ей. Воспринимаешь как живое существо. Или как часть самого себя. Как самого себя.
Понемногу боль утихает. Возвращается способность мыслить. И ты понимаешь – все, это последняя точка, поставленная тобой в приступе отчаяния. Волны накатившего вдруг безразличия несут тебя к спасительному берегу забвения…»
Щелчок – Лестер выключил диктофонную запись. Откинувшись на спинку кресла, он внимательно посмотрел на девушку. Но та не обратила на его взгляд никакого внимания. Прошло минут пять. Не выдержав, Лестер, резко встав с кресла, подошел к ней.
– Черт возьми, Элиза, я не могу поверить, что тебя это не трогает! – зло бросил он, грубо поворачивая ее к себе.
Девушка удивленно посмотрела на мужчину и почти весело сказала:
– Наверное, это мне следовало бы сейчас пребывать в такой ярости.… Не так ли, милый? Твоя же злоба, по меньшей мере, смешна, и – кстати – ничем не обоснована.
– Вот как? Только вот мне кажется, – последнее слово он произнес с изрядной долей сарказма, – что у меня все же есть повод, как минимум, для беспокойства. Ты знакомишься неизвестно с кем, проводишь с ним черт-те сколько времени.… И, наверняка, говоришь ему что-то о себе, подвергая тем самым нас обоих опасности…
– Хватит, Лестер, – не дала ему договорить Элиза. – Ты сам знаешь, что не прав, говоря все это. Но мне интересно, что же ты хотел доказать, принеся сюда эту запись? Ведь не для того, чтобы усладить мой слух тем, что я уже слышала много раз: в разных интерпретациях и причем вживую. Спасибо за заботу, но это, право, было совсем ни к чему.
Взгляд Лестера похолодел.
– Ты льстишь себе, Элиза, – ничего не выражающим голосом произнес он. – Вовсе не забота о тебе двигала мной, когда я совершил этот поступок. Точнее говоря, не тот вид заботы, который имеешь в виду ты. Просто я хотел показать тебе то, что тебе и без этого прекрасно известно. Тебе ничего и никогда не удастся от меня скрыть.
И чуть ли не откинув ее от себя, он вернулся в свое кресло. Немного помолчав, он задумчиво проговорил:
– Мне бы хотелось с ним познакомится. Он очень забавен, ты не находишь? Этакий сумасшедший ученый – дилетант, который носится со своими бредовыми идеями о мыслях и чувствах самоубийц в момент их скоропостижной кончины. Полный бред, не так ли? Но ему хватает ума скрывать свои идеи от окружающих. Я лишь не могу понять, с какой целью он открыл их тебе. Идеи, я имею в виду, – он вопросительно посмотрел на Элизу, но так как его взгляд был проигнорирован, иронично закончил, – скорее всего, здесь не обошлось без нашего общего с тобой таланта притягивать к себе людей.
– Никита не сумасшедший…
– Согласен. Он просто поссорился со своей головой. Или же никогда с ней и не дружил. Я не могу судить, ведь я даже с ним и не знаком – лично, конечно же.
Элиза внимательно посмотрела на него. Лестер говорил в шутливом тоне, но сквозь его слова явно просвечивали другие чувства, и они ее настораживали.
– Где же ты взял эту запись? Не поверю, что Никита сам дал ее тебе. Что тогда?
Снисходительно посмотрев на свою собеседницу, Лестер с презрением ответил:
– Моя любовь, это было довольно-таки просто сделать. Проще некуда… – с сожалением покачал он головой. Заметив ее непонимающий взгляд, пояснил: – Я проник в его квартиру, когда сам Никита отсутствовал. Затаился. И когда пришел твой друг, я внушил ему мысль о прочтении вслух своих записей. С передачей чувств – так, будто это действительно происходит с ним самим.… В-общем, в твоем новом приятеле погибает великий актер. Он настолько поразил меня, что я было чуть не забылся, и не стал ему аплодировать!.. У него определенно есть лицедейские данные. Его выступление было так трагично, так пафосно!.. А видела бы ты в этот момент его лицо! – Лестер посмотрел на Элизу и добавил: – Ты все же дай ему совет пойти на сцену. Клянусь, я буду ходить на все спектакли с его участием – вечерние, естественно.
Ему удалось задуманное. Он ее разозлил. Когда она заговорила, ее голос звенел от сквозивших в нем напряжения и ярости:
– Никита от меня может услышать лишь один совет, и он тебе вряд ли понравится. Я не хочу, чтобы он или ты делали хоть малейшую попытку познакомиться друг с другом. Никита тебе не игрушка, и манипулировать им у тебя не получится. Найди себе другое развлечение, а к нему даже не думай приближаться!
