– Вы когда-нибудь видели, как цветёт земля, Антон-бей? – спросил Мустафа, картинный турок с гуталиновыми усами и плутоватыми глазами, сверкающими под красной феской.
– Конечно, – ответил Антон.
Ему вспомнились апельсиновые плантации в танцующих на ветру пахучих облаках флёрдоранжа, гранатовые сады с точёными серьгами висящих фруктов, пламенеющие кармином маковые поля и серебряные оливковые рощи, полные нефритовых бусинок плодов.
– Конечно, – повторил он. – Я ведь проехал через всю Анатолию. Редко увидишь такую цветущую землю.
– Я совсем другое имел в виду, – улыбаясь с видом хранителя великой тайны, заметил Мустафа.
И, переведя взгляд куда-то в потолок, добавил:
– Вот если дождь всё-таки пойдёт, тогда поймёте, о чём я… Это стоящее зрелище, Антон-бей…
Антон подошёл к окну и отодвинул лапшеобразную занавеску. За стеклом, насколько хватало глаз, плосковато раскинулась однотонная песочно-бурая поверхность. Кое-где полянки бледной, будто давным-давно пожухшей, травы да крохотные обугленные деревца абрикосов разбавляли пейзаж. На мутноватом горизонте, похожие на семейство разнокалиберных гномов, маячили несколько туфо-вулканических образований. Возле них два пса – чёрный и жёлтый – плоть от плоти этой земли – застыли, принюхиваясь, ловя секретные, недоступные человеческому обонянию ароматы Каппадокии – неповторимой местности без запаха.
Антон всегда выбирал этот отель на окраине Аваноса вдали от туристических центров – большое приземистое здание, сложенное из того же туфа, что и пейзаж за окном. Пологие лестницы переходили в прямые коридоры с прохладными на ощупь сливочно-помадковыми стенами. Номера наполняли тяжёлые туалетные столики, толстоногие табуреты из тёмного дерева, изысканные зелёные светильники в османском стиле и внушительные кровати с изголовьями, заросшими мхом зелёного бархата. Из сумеречных уголков холла подавали призывные сигналы мягкие красные пуфики. По стенам группами и поодиночке радостно скакали великолепные лоснящиеся лошади, нарисованные на блестящих маслом картинах.
Основным достоинством гостиницы была тишина. Организованные туристы не задерживались надолго в столь отдалённом месте. Случалось порой, что завозили в него на специальном автобусе группу участниц какого-нибудь женского мусульманского клуба путешествий. В разноцветных пёстрых платках рассыпались они по коридорам, ни дать ни взять осколки османских изразцов, шумели вечером за ужином или утром во дворе перед отправлением в путь, после чего отель вновь окутывался безмолвием.
– Если вы готовы, Антон-бей, то можно идти в зал, – сказал Мустафа. – Следуйте за мной…
На первом этаже отеля располагался по-современному хищный бизнес-центр. Лаконичные столы и стулья, резкие прямоугольники оборудования давали там нешуточный бой восточным декоративным излишествам.
Мустафа распахнул перед Антоном дверь. Внутри помещения три турка, упакованные в неудобные скафандры европейских костюмов, улыбались во весь рот. «Насылсын? Ийийм, тешекюр эдерим.».1 «Сиз насылсыныз? Бен де ийийм, чок тешекюр эдерим».2 Свой мизерный запас турецких приветствий Антон израсходовал за полминуты. Когда же тот иссяк, все четверо немедленно принялись за дело. Нарочито радостно зашелестев бумагами, открыли папки и на нескольких экземплярах договора купли-продажи поставили удивительные, как арабская вязь, закорючки – личные подписи. Покончив с формальностями, турки затараторили.
– Поздравляем, поздравляем! Теперь вы совсем местный житель! Теперь вы – один из нас! Добро пожаловать в Каппадокию! Вечером мы это отметим. В семь часов прямо здесь, в ресторане… Всё меню продумано… Уж мы вас угостим… Мустафа давно получил распоряжения… До вечера! До встречи!
С успехом подражая манерам европейских служащих, они разбежались по делам.
– Чем пока займётесь, Антон-бей? – спросил Мустафа. – До ужина ещё далеко. Может, перекусите у нас?
– Нет, – ответил Антон. – Я лучше съем гёзлеме3 в Гёреме.
Он радовался, что не перепутал название места и блюда, как это случилось с ним в первый приезд. Видимо, и вправду понемногу становился местным. Он вывел машину с территории отеля. Налево совсем близко лежал центр Аваноса, однако Антон повернул направо, на Гёреме. Небо по-прежнему болталось над ним серое, как тряпка, которой только что вытерли залежавшийся слой пыли. Сухая тряпка, безо всякого намёка на влагу. Антону доводилось видеть Каппадокию бесцветной, выгоревшей под жестоким летним солнцем, а также украшенной снежными кружевами в январский мороз, когда вулканические «грибы» становились похожими на посыпанные сахарной пудрой бисквиты. Но никогда ещё не бывал он здесь под сухим пасмурным небом апреля. В такую погоду разнообразные вулканические породы выглядели одинаково тусклыми. Каппадокия смахивала сейчас на развёрнутую верблюжью шкуру с прицепившимися к ней скромными пустынными растениями.
Он гнал по дороге в Гёреме, пытаясь осознать произошедшее. Неужели сделка состоялась?! Длинной чередой всплывали в памяти изнурительные, вязкие, словно жвачка, переговоры; улыбающиеся в глаза агенты, клянущиеся свернуть для клиента-иностранца горы, но, в сущности, не делающие ничего. «Поразительно, как в этой стране вообще что-то строится, ездит, растёт… И сколько возни ещё предстоит, прежде чем я всё оборудую…» – думал он, проносясь мимо загона, откуда затравленным взглядом узников концлагерей смотрели на мир грустные и тощие лошади. «Хуже только сицилийские кошки…», – подумалось Антону. Он передёрнулся от жалости и вспомнил: «Каппадокия» означает в переводе «страна прекрасных лошадей».
