Персефона
Моя история любви началась со смерти.
Со звука, с которым моя душа разбилась о пол хосписа, словно хрупкий фарфор.
И с тетушки Тильды, которая увядала на больничной койке, а ее дыхание дребезжало в пустых легких, словно одноцентовая монета.
Я промочила слезами ее больничный халат, сжимая ткань в маленьких кулачках и не обращая внимания на мамины тихие просьбы отойти от ее больной сестры.
– Пожалуйста, не уходи, тетушка, – прохрипела я.
Рак распространился на легкие, печень и почки, отчего моей тете было мучительно тяжело дышать. Последние несколько недель она спала сидя, то приходя в себя, то отключаясь.
Когда мне было двенадцать, смерть казалась абстрактным понятием. Реальным, но все же чуждым и далеким. Чем-то, что случалось с другими семьями, с другими людьми.
Тетушка Тильда больше никогда не подхватит меня на руки, поигрывая по мне пальцами, будто по воображаемой гитаре.
Никогда не заберет нас с Белль из школы с пакетами, полными нарезанных яблок и клубники, когда наши родители работают допоздна.
Она больше никогда не заплетет мне косу, нашептывая волшебные сказания о греческих богах и трехглавых монстрах.
Тетя заправила пряди светлых локонов мне за ухо. В ее глазах так ощутимо мерцала болезнь, что я могла почувствовать ее вкус на языке.
– Не уходить? – фыркнула она. – Боже мой, какое громкое слово. Я бы никогда так не сделала, Перси. Живая, мертвая, в небытии, я всегда буду рядом с тобой.
– Но как? – Я потянула ее за халат, цепляясь за ее обещание. – Как я узнаю, что ты правда здесь, когда твоего тела не станет?
– Просто посмотри вверх, глупышка. Небеса всегда будут нашими. Там мы и встретимся среди солнечных лучей и облаков.
Когда стояло жаркое, влажное лето, мы с тетушкой Тильдой ложились на траву возле реки Чарльз и наблюдали за облаками. Они прибывали и уносились, как пассажиры на железнодорожной станции. Сначала мы считали их. Затем выбирали самые пушистые и забавные по форме. А потом давали им имена.
Мистер и миссис Тучия и Облок Облоктон.
Дымка и Туманный Холодок.
Тетушка Тильда верила в волшебство, в чудеса, а я? Ну а я верила в нее.
И пока моя старшая сестра Эммабелль гонялась за белками, играла с мальчишками в футбол и лазала по деревьям, мы с тетушкой Тильдой любовались небом.
– Ты подашь мне знак? – не отступала я. – Что ты там, на небе? Пошлешь молнию? Дождь? О, знаю! Может, на меня накакает голубь.
Мама положила руку мне на плечо. Выражаясь словами моей сестры Белль: мне нужно угомониться, да поскорее.
– Давай договоримся, – предложила тетя, беззвучно посмеиваясь. – Как ты знаешь, облака надежнее падающих звезд. Они обычные, но все равно волшебные. Когда придет время, и ты вырастешь, попроси о том, чего хочешь – хочешь по-настоящему, – как только увидишь одинокое облако на небе, и я дарую тебе это. Так ты поймешь, что я наблюдаю. Ты получишь только одно чудо, Персефона, поэтому будь осторожна в своих желаниях. Но я обещаю: каким бы ни было твое желание, я исполню его для тебя.
Я хранила свое Облачное Желание одиннадцать лет, оберегая его, как фамильную ценность.
Я не воспользовалась им, когда ухудшились мои оценки.
Когда Эллиот Фрейзер в десятом классе придумал мне прозвище Писифона Членрайз, и оно привязалось до окончания школы.
Даже когда папу уволили, а «Макдоналдс» и горячая вода стали редкой роскошью.
В итоге я растратила Облачное Желание в одно безрассудное мгновение.
На злосчастную страсть, глупую влюбленность, безответную любовь. На мужчину, которого все СМИ называли Злодеем.
На Киллиана Фитцпатрика.
Три года назад
В день свадьбы моей лучшей подруги Сейлор я напилась еще до полудня.
Обычно я была веселой во хмелю. Ответственной. Из числа тех, кто, выпив, говорит чуть громче, смеется, похрюкивая, и танцует так, будто никто не видит. Но при этом вызывает Uber, спасает друзей от неудачных мимолетных связей и никогда не позволяет никому поблизости сделать татуировку, о которой они пожалеют на следующее же утро.
Но не в этот раз.
На этот раз я напилась до состояния «запускайте Энолу-Гей»[2]. Накидалась так, что могла закончить в больнице под капельницей, с залетом и судимостью.
У меня было множество причин напиться, и я бы назвала их все, если бы могла устоять на ногах.