Куда исчезают обычные люди?

© Филатов И. А., текст, 2024

© «Пробел-2000», оформление, 2024

Знаете, я хотел не книгу написать – я хотел снять кино. Такой настоящий полнометражный фильм.

Вы скажете: «Да ладно! Это же нереально! На это же денег нужно сто тыщ миллиардов!»

А я что скажу? Скажу, что мы сами выстраиваем себе стены и рисуем границы. На всё можно смотреть под разным углом. Что такое кино? Разве это история, которую нам показывают на экране? А вот и нет – всё происходит у нас в голове. На самом деле мы «видим» эту историю своим мозгом, а глаза и уши – это только варианты информационных каналов.

А разве мы не видим свою историю, когда читаем книгу? Она всё там же, у нас в голове. Там рождаются картинки из нашего кино – кадр за кадром, сцена за сценой.

Вы держите в руках «фильм», а не книгу. Она очень похожа на старую видеокассету. Я думаю, пора вставить её в видик и нажать на Play.

Предлагаю вам посмотреть мой фильм – но каждому свой собственный.

Итак…

Камера!

Мотор!

Вы видите то, во что верите, или верите в то, что видите?

Сидни Бейкер, доктор медицины

Скоро зима, но день очень тёплый для ноября. В воздухе кружит водяная пыль, такая, от которой не укрыться зонтом. Она везде – и сверху и снизу, разносится ветром, впитывается в одежду и кожу. А может, это и не дождь, а дыхание реки, медленно текущей там внизу, под мостом? Серо-коричневая беспокойная поверхность, дрожащая то мелкой рябью от порывов воздуха, то крупными волнами от проплывающих туда-сюда прогулочных теплоходов.

И холод. От этого ледяного дыхания уже онемели пальцы, вцепившиеся в ограждение. Взгляд тонет в далёкой, мутной, непроглядной глубине – в тёмных, неясных отражениях – в этом перевёрнутом мире. Тонет и тянет тяжёлой незримой гирей. А может, мы действительно, как в той детской сказке, живём среди кривых зеркал, услужливо врущих, что всё вокруг хорошо и красиво, а это единственное зеркало, показывающее правду? Так, может, это здесь всё перевёрнуто с ног на голову? А там… Там взгляд не падает вниз, а устремлён наверх!

Какой он, настоящий мир? Невообразимо тянет узнать! Обессиленные, окоченевшие пальцы проворачиваются, не в силах удержаться за мокрый, обжигающий металл. Неотвратимо – ближе и ближе – подползает эта тьма, заполняя собой мысли. Всё вокруг закрутилось, завертелось, а воздух застыл где-то на полпути к лёгким…

И вдруг тепло под ладонями. Откуда? Как будто кто-то взял их в свои руки и согрел. В пальцы вернулась цепкость, а в мысли – свет.

– Девушка, у вас всё в порядке?

Она убрала руки с ограды, опустилась с мысков на всю стопу и перевела пустой взгляд на проходящего мимо старичка с палочкой, выдавив из себя подобие улыбки:

– Да, всё хорошо. Любуюсь видами Москвы.

– Поаккуратнее. Совсем с парапета свесилась, а падать тут высоко.

– Спасибо, постараюсь. Увлеклась.

Старик пошёл дальше, что-то тихо ворча себе под нос и покачивая головой, а она непроизвольно потянулась пальцами обратно к ограде. Два коротких отрезка – чуть шире её ладоней – продолжали отдавать тепло, как будто подогреваемые откуда-то изнутри. Какое-то… живое, человеческое тепло.

Аня сидела за столом в своём маленьком уютном кабинете. Ну, ей так казалось, что уютном – потому что без соседей. Хотя любой посторонний человек, заходя сюда, скорее думал, что попал в кладовку. Несколько огромных металлических шкафов по всем свободным стенам, стол, стул для посетителей, офисное кресло самой Сорокиной и тумбочка с электрическим чайником. Но кабинет с окном – и это большой плюс.

На стуле расположилась ровесница хозяйки кабинета – полненькая брюнетка в форме лейтенанта полиции, которая не спеша, но уверенно поедала печенье из неуклонно худеющей пачки. Периодически она запивала трапезу тёмно-коричневой жидкостью с красивой «бензиновой» плёнкой на поверхности, налитой в кружку с надписью: «Дружбу не предлагать – только замуж. О себе: волшебная на всю голову». Свисающая через край кружки нитка с биркой намекала, что жидкость претендует на название «чай».

Аня методично лупила пальцами по клавиатуре, не обращая особого внимания на подругу.

– Вот кому надо было душу продать, чтобы заполучить отдельный кабинет? – прервала молчание брюнетка, выбирая очередную жертву в печеньковой популяции. – В моём муравейнике даже чаю спокойно не попить.

– Он не отдельный, – не отвлекаясь от своего занятия, коротко ответила Сорокина, – тут ещё полно народу.

– Какого, блин, народу? Ты переработала, что ли? – удивилась лейтенантша, для верности обернувшись себе за спину.

Аня неохотно подняла глаза и, описывая взглядом полукруг, спросила:

– Что ты видишь?

– Ну, железные шкафы, – ещё раз обернувшись, недоверчиво ответила брюнетка.

– А что в них?

– Насколько мне известно, бесперспективные дела.

Сорокина задумчиво посмотрела на коллегу.

– Легко тебе, наверное, живётся, Тань…

– А что не так-то? Что там у тебя?

Пухляш поставила чашку на стол, встала, открыла один из шкафов и вытащила несколько тонких папок.

– Ну вот, сплошная макулатура, – уверенно заявила она, небрежно бросая дела обратно. – А ты что тут разглядела?

– А я вижу людей – их лица, одежду, в которой они пропали. Помню их имена, истории. Помню глаза их родственников – тех, которые приходили ко мне. Вот они сидят на этом стуле и рассказывают обстоятельства исчезновения, пишут заявление, вспоминают, во что пропавшие были одеты, и особые приметы. У кого-то во взгляде страх и надежда, а у кого-то плохо скрываемая радость. Но и те и другие дают мне силы. Так хочется помочь первым – убить их страх и оправдать надежду. И так хочется стереть эти довольные ухмылки с физиономии вторых, найдя их пропавших родителей, бабушек или дедушек – рано радуетесь, наследство подождёт. А ещё бывают пустые, безразличные глаза – такие глаза меня пугают, – их становится всё больше и больше. Эти люди пришли просто потому, что так надо – соблюсти алгоритм, поставить галочку и поскорее вернуться к своим делам. Я помню их всех… Помню всех…