Они не отставали от самой Лиговки.
Как ни петляла, как ни путала.
Упорные, гады!
Нюрка мчалась, как вспугнутый олень, но оторваться не получалось никак. Топот восьми или даже десяти ног настигал ее, как ни изворачивалась. Наконец, прошмыгнув кое-где дворами, она свернула с Преображенской на Кирочную и наддала с новой силой. Кирочная – это почти что дома. Впереди замаячила чернота Таврического сада. Там, если что, можно будет нырнуть в кусты и затаиться. Эти из ГОПа – все здоровые, однако бегают не так быстро, как она. Ей-то всю жизнь от мальчишек драпать приходилось во все лопатки! Чай, привыкла!
Она оглянулась на бегу и поняла, что радовалась рано. Дома отсель не видать, а бандиты почти в затылок дышат. Ну как – саженях в пятидесяти пока что…
Город как вымер. Ни конных разъездов, ни пеших патрулей. Как так? Выходит, жандармы тоже по ночам спят. А говорили, что бдят сутки напролет! На Кирочной казармы нижних чинов жандармского дивизиона расположены, так почему никого не видно? Был бы шанс, что бандиты отстанут.
Где-то впереди, кажется, на Парадной, профырчал таксомотор. Жаль, трамваи в этот час еще не ходят. Вскочила бы на площадку, только ее и видели! И прохожих никого, так что помощи не проси.
Да и не приучена она.
Сад уже не казался надежным убежищем. Если заметят, куда свернула, да нагонят… В кустах удавить человека проще, чем на улице. Сунут труп поглубже и поминай как звали. Найдут ее истлевшие останки где-нибудь к концу апреля, скажут тятеньке…
Нюрка чуть было не всплакнула на бегу, но передумала. Только разозлилась пуще. Врешь, не возьмешь!
Вдруг с Потемкинской ей навстречу повернули какие-то люди. Громко переговариваясь и смеясь, они прошли мимо, на несколько мгновений заслонив Нюрку от преследователей.
Один из прохожих шагал чуть сзади и в общем галдеже не участвовал. Шел, прикрываясь воротником от противного мартовского ветра. Нюрка налетела на него, с силой развернула к себе лицом и припала, повиснув на шее. Раздались топот, шумное дыхание и ругань. Бандиты из ГОПа приближались.
– Где эта шалава?! – крикнул один.
– Свернула куда-то!
– В сад! По кустам ищи!
– Не уйдет, тварь!
Они пробежали так близко, что Нюрка зажмурилась. Бандиты покрутились, оглядываясь, и в самом деле рванули в сад.
Дрожа всем телом, Нюрка повисела на незнакомой шее еще немного и потихоньку сползла на землю, готовясь к нахлобучке. Хорошо, если только отругает. А ну как городового позовет? В участок, конечно, лучше, чем к бандитам на нож, но все равно не хочется. Опять же тятенька прознает…
И тут, к своему удивлению, Нюрка заметила, что прохожий вовсе не думает негодовать и возмущаться. Мало того, распахнув пальто, он прикрыл ее полой, а рукой – нет, даже двумя – обхватил, прижимая крепче.
Спрятал, одним словом.
Нюрка подняла глаза и увидела пред собой худое темное лицо. Странные льдистые глаза смотрели без улыбки и внимательно. Как будто изучали.
– Простите, дяденька, – выдохнула Нюрка.
– Рад оказаться полезным, – серьезно ответил господин и, отпустив ее, приподнял шляпу.
Ветерок колыхнул курчавые волосы надо лбом.
Он хотел сказать что-то еще, может быть, спросить, но тут из сада послышались голоса ее преследователей.
– Спасибо вам, век не забуду, – шепнула прохожему Нюрка и, не мешкая ни секунды, сорвалась с места.
Теперь уж точно не видать ее бандитам, как своих ушей!
Дома встретила грозная Фефа.
– Ты где это шаталась, бесстыдница? Тятенька извелся весь! Всю ночь не спавши! Капли три раза пил! Даже четыре!
– Да не кричи ты так, Фефа. Вот же я. Жива и здорова, – скидывая пальтишко, отбивалась Нюрка.
Та уперла руки в крутые бока.
– Ты-то жива! Ты-то здорова! А нас с Афанасием Силычем уже соборовать пора!
– Незаметно, что ты при смерти, – съязвила Нюрка и этим навлекла на себя новый поток праведного гнева.
– Ах ты, безбожница! Смерти моей желаешь? И так все нервы истерзаны до самой невозможности! Безобразница ты! Разбойница с большой дороги! Злодейка! – зашлась Фефа. – Вот погоди ужо! Возьмет тятенька ремень да всыплет по мягкому месту! Тогда узнаешь!
В комнате тятеньки зажегся свет. Разбудила все-таки, крикунья!
Нюрка свирепо взглянула на няньку.
– И нечего на меня очи бесстыжие таращить! – тут же бросилась в новую атаку та. – А если мы уже без надобности, если мы уж и спросить ничего не имеем права, так пусть тебя святые угодники покарают за такое к нам отношение!
Этот заход был из традиционных, и Нюрка поняла, что сейчас в дело пойдут слезы. Она хотела было прошмыгнуть мимо Фефы в кухню, но тут в коридор вышел тятенька. Одетый.
– Нюра, где ты пропадала? – строго спросил он.
Голос его, однако, дрожал. Нюрке немедля стало совестно, и она принялась вдохновенно врать:
– Тятенька, простите меня. И ты, Фефа, прости. Я у Краюхиных на Васильевском засиделась. На следующей неделе в гимназии испытания по математике. Сам знаешь, Зина в ней сильна. Вот и предложила меня подготовить получше. Мы и не заметили, как время разводить мосты пришло. Как я ни сокрушалась, а делать-то нечего! Уж вы простите меня, бестолковую!
