Просыпаться пришлось под звон колоколов и чистую, мелодичную трель детского хора. «Те деум лаудаум» — звонкий, будивший Пабло еще в школе напев. Пабло ДаКоста, матрос первой статьи, по привычке вскочил, сморгнул два раза, сощурился на яркое рассветное солнце. И только потом понял, что это не аврал, в воздухе воют не ревуны корабля и можно было не вскакивать, не бежать со всех ног, натягивая на ходу серый безразмерный комбез и оскальзываясь на влажных, парящих острым химическим духом броневых плитах.
Птица запела весело, качаясь на ветках зеленой ивы. Мягко шелестела светлая — вся в прожилках — листва. «Венус» плыл сквозь неё — высоко, прямо над головой, в зените — лезвие чистого серебра на синей бездонной глади. Его величество, тяжелый космический транспорт «Венус». Только своего матроса он сейчас явно не ждал, спасибо ему хоть на этом сердечное...
— Отпуск, курца их мать! Вот тебе и поспал подольше, — озадаченно прошептал матрос, проводя взад-вперед еще тяжелыми от сонной хмари глазами.
Короче, бравый матрос первой статьи не выспался и был поэтому зол. Дважды зол — во-первых, на наручных часах семь утра, во-вторых...
ДаКоста опустил глаза вниз, пересчитал это самое «во-вторых» и громко, затейливо выругался. Люто, на пяти языках, мешая родную Санта-Муэрте и звонкую испанскую «путу» с английским «merde» и ядреной славянской матерью. Озадаченно заоглядывался, то и дело округляя глаза и ероша копну нестриженых черных волос на затылке. Место, где он спал — узкий приступок, затянутый ветками и густо засаженный цветами карниз, полка между стенами первого и второго этажа маленького домика на окраине города Сан-Торрес Ультрастелла... Место для спальника — как раз на одного. А вдоль стены...
ДаКоста на всякий случай выругался ещё раз. Вдоль стены по-флотски аккуратно расставлены три пустых цветочных горшка — зелёный, чёрный и алый, глиняный, с отбитым боком; две чашки — алюминиевые, мятые, с крышками, производящие при падении оглушительный грохот и дрязг. И один утюг. Угольный, тоже с крышкой, проржавевший и сломанный, но — ДаКоста охнул, поежившись и помянув заглянувшую на огонек Санта-Муэрте, когда на пробу поднял и покачал на руках — утюг был тяжёлый как смерть. Железяка, свистнувшая у виска сегодня, ночью, где-то в безвременье от трех до пяти... Он даже не проснулся тогда — слишком устал, лишь отставил рухнувший с тяжелым грохотом предмет подальше от себя, молясь, чтобы на этом град падающих в ночи на мирно спящего матроса вещей наконец-то закончился.
Шевельнулись ветки над головой. Прозвенело в воздухе тихое: «Ой!» — мелодичным, тонким с испуга голосом. Ржавый утюг, скрипнув, повернулся в руке. Зеленая ива испуганно сомкнула над вторым этажом плакучие, тонкие ветки.
«Ой!» — тихий крик эхом повторился опять, ветви разошлись, и ДаКосте показалось испуганное донельзя лицо Лиианны. И виноватое — это она смешно ойкнула, увидев в руках у ДаКосты ржавое, ощетинившееся гнутой сталью сколов чудовище... Сморгнула, округлив большие глаза. Прикрыла рот тонкой, сверкающей в свете солнца ладонью. Черные волосы разлетелись пеленой по плечам. ДаКоста замер на миг, вспомнив, что лез сюда вообще-то ругаться. Набрал воздуха в рот... и аккуратно выпустил, услышав звонкое:
— Дядя Пабло, я больше не буду!
Испуганную Лиианну аккуратно оттеснили назад, в лицо улыбнулись — без тени смущения, задорно и весело. Забытый утюг, звякнув, улетел вниз. И бог с ним.
Запах черного кофе плыл, приятно щекоча нос. А ругаться на мелкую, кудрявую и шуструю, как щепка, Маар у ДаКосты все одно ни разу не получалось...
— Дядь Пабло, а что делать сейчас? — спросила она.
Потом, спустя полчаса оный Пабло умылся, допил кофе и счастливо доел на завтрак последний ломоть яичницы с колбасой... Нехорошо, конечно, с их стороны, но пока Ирина Строгова не видит — маленькое нарушение правил грело душу не хуже яркого летнего солнца. Оно светило — ласково, карабкаясь в небе «Венусу» вслед. Улыбалась Лиианна — чему-то своему, тихо, загадочно. Ерзала, вертя головою Маар — шило ведь... И без ответа все одно не останется.
— Для начала я свою хурду наверх перекину... На второй этаж. Моя очередь утюгами кидаться.
И в свою очередь показал мелкой язык. Жестоко, конечно. Здесь, на окраине СанТорреса они — больше улыбкой и наглостью, чем деньгами — сняли крышу в доме на два этажа... Дом был самопальный, сваренный на болтах из двух грузовых контейнеров — пластиковых, окрашенных порядком облупившимся суриком, и положенных криво, внахлест, между первым и вторым этажом торчала узкая, на ширину плеч, ступенька. Туда ДаКоста вчера и завалился спать, оставив просторную, заросшую тонкой ивой крышу второго этажа дамам. Галантность обернулась бессонной ночью и прозвеневшим у виска утюгом. Нет уж...
ДаКоста опять погрозил пальцем юркой Маар, улыбнулся и — не выдержал, показал ей язык. Лиианна наклонилась, украдкой шепнув «спасибо» Маар на ухо — тихо, думая, что ДаКоста не слышит. ДаКоста все слышал и мысленно лишь руками развел. В широких лиловых глазах плескалась печаль и непонятное бравому матросу сожаление.
