Синее пламя взметнулось к обветшалым сводам часовни, осветив трещины на фресках, где когда-то были изображены Луна, обнимающая Землю кольцом ветвей. Воздух наполнился запахом гари и горькой полыни – дыханием Тени. Дети застыли, сжимая в ладонях шарики, чьи трещины теперь пульсировали черным светом.
– Харон, – прошипел Старейшина, прижимаясь спиной к пню, будто пытаясь раствориться в его древесине. – Собери все капли смолы. Даже песчинку не упусти.
Мальчик с треснувшим шариком, Элиан, задрожал, пытаясь спрятать артефакт за спиной. Харон опустился перед ним на колени, заметив, как в трещине шевелится что-то жидкое и темное, словно чернила.
– Отдай, – мягко сказал он, но Элиан отпрянул, его глаза стали масляно-черными.
– Она зовет, – голос мальчика наложился на шепот из-под земли. Пень затрещал, и из-под корней выползли щупальца теней, обвивая ноги детей. Часовня застонала.
Старейшина сорвал с шеи амулет – засохший лист Лунного Древа – и швырнул в костер. Пламя сменилось на серебряное, отбрасывая блики на стены, где фрески ожили: Луна плакала, а ее слезы превращались в семена, падающие в трещины Земли.
– Тень родилась не только от ревности, – крикнул Старейшина, разрывая руками паутину теней. – Она – часть нас. Мы прятались за светом Древа, но зеркало не разбить, отбрасывая лишь осколки!
Харон схватил Элиана за руку, чувствуя, как смола в его собственном шарике нагревается. Трещина на артефакте мальчика начала зарастать, стоило капле смолы Харона коснуться ее.
– Древо и Тень – как корни и крона, – прошептал он, озаренный догадкой. – Мы не можем уничтожить одно, не убив другое.
Синее пламя сгустилось в фигуру с глазами-безднами. Тень заговорила голосами всех, кого когда-либо покинули:
– *Вы просили света – но кто дал вам право бояться темноты?*
Элиан выронил шарик. Смола вытекла, смешавшись с тенью, и на мгновение явила лицо – пол-Луны, пол-Земли, сплавленные в муке.
– Она хочет не разрушать, – осознал Харон. – Она хочет воссоединения.
Старейшина рухнул на колени, амулет рассыпался в прах.
– Тогда мы должны отдать ей обратно то, что украли…
Харон поднес свой шарик к щупальцам, опутавшим Элиана. Смола загорелась лунным светом.
– Простите, – сказал он Древу, Земле и Луне, разбивая шарик о пень.
Часовню затопил прилив серебра и чернильной тьмы. А когда свет померк, на месте пня стояло молодое деревце, его листья светились с одной стороны и поглощали свет – с другой.
Дети молча смотрели на новое Древо, понимая, что жизнь больше не будет прежней. Теперь в каждом шарике будет капля света и тени.
***
Легенды меняются, как и те, кто их рассказывает. Но когда луна целует горизонт, можно услышать, как листья Древа шепчут историю о мальчике, который не испугался стать мостом между двумя мирами.
Девочка из Деревни Тихого Света
Солнце, словно золотая игла, проткнуло облака, и тонкий луч упал на деревянный стол в хижине. Пылинки кружились в его свете, как спутники, заворожённые ритмом иглы. Алиса склонилась над пяльцами, вгрызаясь в шёлк. Каждый стежок оставлял на ткани жгучую борозду – спираль никак не хотела смыкаться. Кончики её пальцев были исцарапаны, будто она водила не иглой, а шипами дикого ежевичника.
– Опять эти кудри? – Голос Лианы прозвучал за спиной, как удар хлыста. Тётя вырвала пяльцы, и нитка лопнула с тихим звоном. Алиса вскрикнула, прижав к губам окровавленный палец. – Ты хочешь повторить её судьбу? – Лиана бросила вышивку в угол, где тени съёжились, будто испугавшись. – Из-за этих узоров Тень едва не поглотила Лунные поля! Распори!
– Но бабушка говорила…
– Бабушка сгорела, – Лиана всадила ножницы в стол так, что дрогнули стеклянные шарики в плетёной корзине. Их переливчатый звон напомнил Алисе о дожде, стучащем по жести. – Ты видела, как пламя лизало её платок? Синее, как глаза демона. Распори, или я сама…
Воспоминания накрыли волной: запах лаванды и воска, бабушкины руки, похожие на корни древнего дуба, поправляют её пальцы.
– Смотри, – шепчет старуха, и под потёртой тканью пялец мерцает пергамент. Серебряные линии переплетаются в паутину дорог, рек, лунных троп. – Спираль – это путь и ловушка. Когда придёт время…
Грохот упавшего котла заглушил слова. Бабушка судорожно прикрыла карту, и с тех пор Алиса видела лишь обрывки: угол с тройной луной, завиток, похожий на серп…
– Марк ждёт у часовни, – Лиана смягчила голос, протягивая стеклянный шарик. Внутри капля смолы Лунного Древа пульсировала, как застывшая кровь. – Возьми. И… не говори, от кого.
Алиса выскользнула из дома, прижимая шарик к груди. Воздух пах грозой и гниющими листьями. У часовни, где корни древнего пня обвивали камни словно чёрные змеи, Марк перебирал фонарь. Его стекло было синим, как лёд в глубине колодца.
– Обмен? – Алиса протянула шарик. На его поверхности сияла трещина – тонкая, как паутина, но глубокая. – Он лопнул, – Марк поднял шарик к свету. Смола внутри заискрилась, высвечивая в трещине что-то тёмное, живое. – Тень уже здесь.
– Но бабушка говорила, смола…
– Смола – это слеза, – он вложил ей в ладонь фонарь. Металл был холоднее зимнего ветра. – А слёзы высыхают. Когда огонь станет синим… ищи начало спирали.
