Летнее бедствие федерального масштаба
Кухня Петровых, казалось, пережила взрыв с эпицентром у холодильника. Запекшееся молоко, осколки, мука – все свидетельствовало о бурной деятельности, произошедшей ранним утром. Мама, как выживший в постапокалиптическом мире, отчаянно сражалась с последствиями, бормоча про себя заклинания, призванные унять головную боль и желание убежать на необитаемый остров.
– И это только начало лета… Хорошо хоть, бабушка с дедушкой уехали. Не переживут такого… – прошептала она, бросая тряпку в раковину, полную грязной посуды, словно в бездну отчаяния.
В дверном проеме, словно дьявол во плоти, возник Вадик. Десятилетний ураган, чье лицо пестрело разводами краски и сажи, а в руках он держал самодельную рогатку. Черти в его глазах танцевали джигу.
– Мам, а где мои резинки для рогатки? Мне для… дела надо!
Мама вздрогнула. Это была контрольная точка кипения.
– Вадик! Господи, Вадик! Ты хоть представляешь, сколько мне это убирать? Ты хоть раз подумал обо мне? – в голосе звучало отчаяние, смешанное с угрозой.
Вадик, казалось, искренне удивился. Он смотрел на маму невинными глазами, в которых, однако, проскальзывали искорки опасности.
– Я просто хотел приготовить тебе завтрак-сюрприз! Ну, почти…
Мама сжала зубы. Она вспомнила предыдущие “сюрпризы”.
– Ага, сюрприз со взрывом на кухне. Сюрприз, от которого у соседей дергается глаз. А помнишь вчерашний сюрприз? Воспоминания остались – у соседки до сих пор сердечные капли в ходу!
Воспоминание нахлынуло волной.
Двор жилого дома. Дети весело копаются в песочнице. Вдруг появляется Вадик, таща за веревку… дохлую крысу. Детский визг, паника, разбегающиеся в ужасе силуэты.
Мама вернулась в реальность. Обессиленная, она рухнула на стул, закрывая лицо руками.
– Все, Вадик. С меня хватит. Я больше не могу. Я люблю тебя, но… ты – стихийное бедствие. Ураган, смерч… торнадо!
Вадик подошел и обнял ее за плечи. В его голосе прозвучала непривычная виноватая нотка.
– Ну мам, ну прости! Я больше не буду! Честно-честно! У меня правда на этот раз все было под контролем!
Мама отняла руки от лица и посмотрела на сына с грустью, но и с твердой решимостью, которую Вадик редко видел.
– Нет, Вадик. Ты замечательный мальчик, но тебе нужно… пространство. Тебе нужна… дисциплина. И, честно говоря, мне нужен от тебя небольшой отпуск. От тебя и от твоих гениальных идей!
– Дисциплина? Надеюсь она не будет слишком суровой? – спросил Вадик, в его глазах мелькнул страх.
– Ты едешь в летний лагерь.
Вадик отшатнулся, как от удара током.
– В лагерь? Нееет! Только не это! Там же скукотища! Там все ходят строем и поют нудные песни! – в его голосе звучала паника.
– Вот именно! Там ты научишься общаться с людьми, найдешь себе полезное занятие и, надеюсь, не взорвешь ничего. Путёвка уже оформлена. Автобус завтра утром. И я специально выбрала лагерь с конструкторским кружком! Может хоть там применишь свою энергию в мирных целях!
Мама встала и, стараясь не встречаться с молящим взглядом сына, решительно направилась к двери. Она знала, что поступает правильно. Для него. Для себя. Для соседей.
Вадик смотрел ей вслед, совершенно потрясенный.
– Конструкторский кружок?! Мам! Ну почему так сразу?!
Мама скрылась за дверью. В кухне повисла тишина, нарушаемая лишь слабым тиканьем часов. Вадик остался один на поле битвы, осознавая, что его летние планы только что потерпели сокрушительное поражение. Летнее бедствие федерального масштаба, по имени Вадик, отправлялось в ссылку. И будущее казалось ему куда более мрачным, чем выговор мамы за вчерашний сюрприз с крысой.
Летнее бедствие: Перезагрузка
Комната Вадика утонула в таинственном полумраке, рассеиваемом лишь теплым кругом света от настольной лампы. На столе, среди разбросанных инструментов, схем и чертежей, лежала она – небольшая ракета, почти готовая к взлету.
Вадик, склонившись над своим детищем, выглядел настоящим гением-изобретателем, полностью поглощенным процессом. Его сосредоточенное лицо, освещенное ласковым светом, сияло от увлеченности. Ловкие пальцы, привыкшие к масштабным “экспериментам”, аккуратно паяли проводки, соединяли мельчайшие детали. В этой кропотливой работе, словно в медитации, он находил умиротворение. Впервые за все это безумное лето он создал что-то свое, от начала и до конца. Что-то, что служило лишь его идее, его замыслу.
Закончив, Вадик осторожно поднял ракету. В его глазах засиял азарт, сменяясь гордостью. Он бережно осмотрел свое творение, словно драгоценный камень. Затем, стараясь не повредить конструкцию, уложил ракету в походный рюкзак, который уже стоял у кровати, готовый к завтрашнему отъезду.
Некоторое время Вадик колебался. Потом, с неожиданной решительностью, достал из-под кровати свою любимую рогатку и запас резинок. Сердце его сжалось от сожаления. Рогатка была его верным другом, оружием против скуки, средством воплощения самых дерзких идей. Он держал ее в руках, не в силах расстаться. Но затем, вздохнув, бросил рогатку и резинки в рюкзак, к ракете.
На его лице отразилась бурная гамма чувств. Ужас перед неизбежностью лагеря, отчаяние, перемежалось с любопытством и азартом. В его глазах, замерцала искра. Он обдумывал план. И это был план.
