Сначала была камбала. Она казалась замечательнее всего, но, увы, никак не вписывалась в наш Гениальный План.
– К настоящему моменту, Ольга Алексеевна, это уже установлено со всей достоверностью. Это установлено лично мной.
– И поймала-то я его совершенно случайно.
– Это было охотничье ружье за регистрационным номером 26566. Выстрел был произведен из обоих стволов одновременно. То есть дуплетом. Это тоже я установил.
– Ну что мне с ним делать! Такой, товарищ милиционер, гадкий ребенок. Просто отрава жизни.
– Патроны – заводские. Дробь – «нулёвка».
– Измазал простыню какашками. Простите. Ну всю как есть…
– Факт несомненный.
– Просто-таки отрава, а не ребенок.
– Между прочим, в наличии также имелись патроны самодельного изготовления. С круглыми, надпиленными по двум плоскостям пулями. Так называемые «дум-дум», разделяющиеся при попадании в цель.
– Нам никому и в голову не могло прийти.
– Но в данном случае, как я сказал, была употреблена именно «нулёвочка».
– Подсовывал под одеяло, а когда дедушка ворочался во сне, то всё, конечно, размазывалось ужасно.
– Или, как ее еще иногда называют, – «бекасиная»…
– Больной, беспомощный дедушка, который души в нем не чаял.
– Выстрел произведен с расстояния приблизительно пяти шагов. От головы, можете себе представить, практически ничего не осталось.
– Я об него, негодяя, всю руку отбила.
– И, наконец, учитывая, что в комнате они находились только вдвоем… Понимаете, что это значит?
– Он, конечно, даже не заплакал.
– Таким образом…
– Мы решили поискать хорошего детского специалиста.
– Таким образом, Ольга Алексеевна, ваш муж…
– Не понимаю. Мой муж? При чем здесь мой муж?..
Что может пригрезиться мороженой камбале, оттаивающей на кухонном столе? Что отразится сквозь сонную муть в выпученных на хребте глазках, когда теплый воздух заставит их влажно заблестеть?
Кое-что я знал. Елозя коленками по белой пластиковой табуретке и упершись локтями в стол, я навел толстенные дедовы очки, зажав их в руках, как бы в штативе, на исследуемый, характерно припахивающий рыбьим жиром объект, увеличивая его тайную суть до тех пор, пока последняя, расплываясь по периферии, не начала терять всякую резкость.
Я ждал, когда на пупырчатой, в мелкую красно-синюю клетку клеенке замигают случайные огни неизвестного мне Моря, когда потянутся из просторного морского разлива тончайшие нити и голубые волны, как хрупкие стеклянные шары, бесчисленно нанизываясь на эти нити, покатятся, чтобы лопаться с тихим хрустом у желтого берега.
Воспоминание давно отловленной камбалы. Благодаря ему, она вновь заскользила в черной жути морской пучины между мачтами потопших судов, едва коснулась прозрачным плавником корабельных колоколов, опутанных склизкими водорослями, и те сразу отозвались едва различимым печальным гулом. В тот же миг встрепенулись и пошли гулять косяками подружки-сельди, защелкал нервно твердой клешней по яркой цепи товарищ-краб, сладко застонали раскорячившиеся актинии, раскрыли зонтики медузы, и морские раковины, еще не превращенные в лакированные пепельницы, прочистили горла и затрубили фальшиво.
В рыбном магазине, настойчиво продираясь сквозь спины к прилавку, дедушка Алексей Дмитриевич Лаврентьев в качестве достойного ответа молча совал в нос каждому хаму-оппоненту свою ветеранскую книжечку…
Но мы давно уже были в пути. Жарким июльским днем наш «москвичек» легко бежал по свежезаасфальтированному шоссе. Мелкие зерна гравия упруго отстреливались из-под колес в стороны.
– Ну вот, Генза, – вдруг сказал мне отец со вздохом облегчения, – наконец мы с тобой вырвались!
Устроившись на заднем сиденье, я наблюдал, как по его плечу прыгает муха с тремя ногами и одним крылом.
После камбалы непременно должен быть отмечен участковый Бирюков тихий, вежливый, но исключительно настойчивый. Он появился у нас дома с не праздной целью – прозондировать атмосферу и поближе познакомиться с Сергеем Николаевичем, моим отцом. Он имел на то причины.
– Сами понимаете, прежде чем сделать какие-либо выводы, мы обязаны разобраться, – объяснил он.
Ему, надо полагать, было очень приятно детально разглядывать – хотя бы и по долгу службы – мою красивую маму – в легком домашнем халатике и шлепанцах на босу ногу.
Я сидел за столом. Остатки рыбы под маринадом, салат и кусок холодца мама аккуратно разложила на тарелке и поставила передо мной. Было сказано: я не выйду из-за стола, пока всё это не смолочу.
– И не испытывай мое терпение, – предупредила мама.
– Уэ-э-э, – издал я в ответ дурным голосом.
Еще со вчерашнего дня, словно после праздника, еды оставалось – полный холодильник. Но в том-то и дело, что есть мне не хотелось. Что за праздник был вчера?..
Вдруг я вспомнил про часы. У деда ведь были карманные часы – такие большие, серебряные и с музыкой. Они четко наигрывали: «Трим-трим-пам-па!» Их судьба была мне не безразлична.
– А часы дедушка взял с собой на кладбище? – поинтересоваться я.
– Не выдумывай ерунду! – вздрогнув, крикнула мама
– Трим-трим-пам-па!
– Ты будешь есть или нет, зараза ты такая!
