Летний ветер, пропитанный ароматами трав и меда, взъерошил мне волосы и обдал теплым дыханием легкую щетину на щеках. Это единственное, что я мог чувствовать, сидя напротив полуразрушенной церкви.
Рядом с ней были построены несколько аккуратных современных домиков, где, видимо, проживали паломники, когда посещали этот отдаленный скит Абалакского мужского монастыря. Чуть дальше виднелись крыши нескольких покосившихся серых избушек: крошечная деревушка, Липовка. Я сомневался, жил ли хоть кто-то в этом глухом месте. По крайней мере, сейчас никого не видел вокруг. За исключением красивой рыжеволосой девушки, что разговаривала с братом Владимиром недалеко от часовни. Именно ему настоятель монастыря поручил присматривать за мной. Поэтому я ждал, пока он освободится, и задавал себе единственный вопрос – правильное ли решение принял, спрятавшись от своего прошлого в Сибири?
Здесь все казалось непривычным, но каким-то умиротворяющим: за полем возвышалась окутанная легкой дымкой стена темно-зеленого леса, высоко в небе еле слышно заливались песнями птицы, над цветами и липами жужжали пчелы, где-то поодаль блеяли овцы. Сладко пахло ягодами, пыльцой и чуть влажной почвой. День был прекрасный. Хотя мне отчаянно хотелось плакать. Нестерпимая душевная боль разрывала мне сердце. Но я не мог дать волю эмоциям из-за парочки передо мной, которая о чем-то оживленно болтала, не собираясь расставаться.
Мне хотелось остаться на поляне одному, чтобы никто не видел моих красных, распухших от слез глаз. Или, может, вернуться обратно в Абалак, откуда мы с послушником приехали сегодня утром сразу после братского молебна. Там я мог бы укрыться ото всех в своей комнатушке.
Брат Владимир что-то шепнул своей знакомой, и она бросила на меня мимолетный взгляд зеленых глаз. Затем неловко заправила за ухо выбившуюся из-под косынки прядь огненных волос и кивнула ему в ответ. Я отвернулся. Мне не хотелось, чтобы меня кто-то рассматривал. Особенно девушки.
Когда я снова посмотрел на них, они друг другу улыбнулись и наконец-то распрощались. Рыжая неспеша направилась к деревенским домикам, еще раз украдкой взглянув на меня. Мне показалось, что ее веселил мой джинсовый комбинезон, одетый поверх белой футболки. Должно быть, для провинции такой наряд – слишком эксцентричный. Наверняка, здесь такие не носят. А может, незнакомка посчитала неуместным, что на ногах у меня красовались чересчур белые кроссовки? На пыльных дорогах Липовки такая обувь быстро станет серой.
Она больше не оборачивалась. Среди травы мелькали ее смешные коричневые ботиночки. Никогда не видел, чтобы кто-то из моих знакомых девушек носил такие – потертые и с развязанными, торчащими в разные стороны короткими шнурками. Ветер дул ей в спину, когда она пересекала поле, и струящееся до колена темно-зеленое платье ненадолго обхватило ее стройную фигурку. Я с трудом заставил себя отвести глаза, потому что услышал недалеко от себя шаги. Ко мне приближался послушник Владимир.
Он присел передо мной и, кажется, похлопал меня по плечу.
– Матвей, ты в порядке? – его голос был умиротворяюще спокойным.
– Да.
– Сейчас загоню овец и вернусь за тобой, хорошо?
Я кивнул и хмуро добавил:
– Будь спокоен, никуда не уйду.
Его лицо озарила светлая улыбка, а в ярко-голубых глазах заплясали искорки веселья, черные брови насмешливо приподнялись. По-видимому, он оценил мой юмор. Мне понравилось, что в его взгляде не было жалости – за последний год я ею уже пресытился.
Он встал, развернулся на пятках, поправив на ходу пятерней растрепавшиеся от ветра темные волосы, и направился в сторону поля, откуда доносилось блеянье овец. Длинная черная ряса обтягивала его широкую спину, при движении под тканью играли накаченные мышцы. Владимир был самым сильным и высоким среди братии монастыря. Наверное, поэтому именно его попросили возиться со мной. На вид послушнику было примерно как и мне – тридцать лет.
Я облегченно вздохнул.
Над головой закружили две птицы, раздражая меня своим щебетанием, а потом и они исчезли в синеве неба так же быстро, как появились. Как же здесь было уединенно!
Белая церковь без куполов молча смотрела на меня, а я – на нее. С одной стороны ее древняя стена разрушалась: Владимир рассказывал, что в советское время внутри хранили аммиачную селитру, поэтому сейчас пропитавшиеся удобрением кирпичи рассыпались, и ничего нельзя было сделать.
На мою руку села оранжевая бабочка, свела крылышки вместе и через мгновение снова раскрыла веером, демонстрируя черно-оранжевый узор.
– За что? – спросил я тихо у Кого-то.
Мой голос спугнул крапивницу, и она улетела, легкая, свободная, принадлежащая сама себе.
Чувства вновь нахлынули на меня, и я стал безутешно рыдать…
***
– Долго еще? – ворчал Никита, мой друг детства, сын папиного друга-банкира, он был утомлен духотой Барселоны и потому начинал нервничать. – Матвей, мы уже полчаса тащимся через этот огромный порт.
