Старуха, немцы и огнемёт.
С раннего детства я страдала разными неизвестными фобиями. Назову три из них. Боязнь туалетов и любых помещений, где находится страшный, грязный унитаз. Особенно страшно, если лампочка, висящая в это время на потолке, мигает или вовсе не горит.
Второе – старые, обшарпанные лифты, в которых почти нет освещения. Которые двигаются с таким противным скрежетом и тряской, будто вот-вот сорвутся и упадут. Ну и третье это лестницы, без перил и опор, со сбитыми ступенями. По ним невозможно идти на двух ногах, если только ползти на карачках, цепляясь за всё, что удобно торчит, чтоб не упасть.
И этим фобиям я не могу дать толкового объяснения. Они просто есть и живут со мной очень долгое время. От них не избавиться и не перерасти. Но однажды…
Однажды я и мой муж переехали в многоэтажный и многоквартирный дом. Сто этажей. Надо ли говорить, что жителей в этом доме было, как муравьёв в муравейнике? Поэтому в подъезде можно было вызвать себе один из несчётного множества лифтов.
Я зашла в подъезд, от куда-то возвращалась, уже и не вспомнить. Нажала на кнопку вызова и двери лифта со скрипом распахнулись, давая мне возможность лицезреть весь ужас. Внутри лифта, по середине, стоял грязный, измазанный чем-то зелёным, унитаз, из которого капала на пол вода. Лампа, светившая жёлтым приглушённым светом, стала быстро мигать, издавая отчётливый треск электричества.
Я сглотнула и осторожно вошла в лифт. Нажала нужную кнопку и, когда двери закрылись, постаралась не думать о той обстановке, что сейчас меня окружала. Лифт медленно, трясясь и шатаясь, поехал вверх, а его табло поочерёдно показывали цифры. Один, два, три…. Где-то после двадцати пяти раздался резкий толчок, и эта жуткая махина устремилась вправо, опрокидывая меня с ног. Лифт, который может двигаться во все стороны сразу, напугал меня ещё больше. Я закрыла глаза, лёжа на полу.
Двери лифта вновь разъехались в стороны, когда он замер на одном из этажей. Я поднялась на ноги, сбивая с одежды грязь и противно пахнущую воду. Крупная и полноватая бабуля с тростью, тяжело дыша и кряхтя, подходит к лифту, тянет мне руку и улыбается.
– Помогите мне войти, – говорит она скрипучим старческим голосом, и я осторожно беру её за дряблую руку.
Бабуля весит примерно восемьдесят пять или девяносто килограмм, превышая мой собственный вес в несколько раз. Это значит, что мне придётся приложить все свои силы, чтобы потянуть её на себя и завести в лифт. И делать это надо осторожно. Я же не хочу, чтобы бабка упала и распласталась прямо здесь, на мокром полу.
Потихоньку начинаю тянуть её руку на себя, и понимаю, что-бабуля-то упирается трясущимися ногами и боится идти дальше. Она вот-вот упадёт. НУЖНО СКОРЕЕ ВСПОМНИТЬ ШКОЛУ И УРОКИ ФИЗИКИ, РАСЧИТАТЬ ФОРМУЛУ, ПО КОТОРОЙ МОЖНО ЗАТОЛКНУТЬ СТАРУЮ В ЛИФТ И НЕ ПОВРЕДИТЬ НИКОГО!!!! Перед глазами всплывают законы, эксперименты и лабораторные работы. Вспомнив базовый курс, я всё-таки смогла завести старушку в лифт, и мы вместе поехали дальше.
На этот раз лифт шёл вверх и замер на этаже пятидесятом. Это мой этаж. Я выхожу, но старая цепляется за мою руку и идёт со мной к моей квартире. Без лишних вопросов держу её под руку и веду. Медленно, как две черепахи, мы подходим к двери, и я открываю её.
Внутри полумрак. Тёмные шторы закрывают окна, не дают солнцу пробиться наружу. Прохожу с бабушкой в спальню, вижу своего мужа Максима в компании мужчины. Высокий, широкоплечий генерал, в военной форме, с пушкой на перевес. Он выше моего мужа и старше намного лет, и стрижка под ноль выдаёт его возраст. Он прижал чёрную большую пушку, похожую на автомат, к груди и громким басом заорал:
–ОРЛЫ!!! МЫ ПОГИБЛИ!!!
Я посмотрела на мужа, но тот даже не шелохнулся. Стоит, как статуя, смотрит в одну точку, и молчит. А генерал продолжал басить:
– Я – главнокомандующий военной армии России, сообщаю, что идёт война! Дом окружили немецкие солдаты. У нас нет боеприпасов и провианта. Нам уготована смерть!
– Нет, милок, – вдруг сказала бабуля. – Не видать нам смерти. Я ветеран Великой Отечественной Войны. Я участвовала в перестрелке в Чикаго, где грабили дом престарелых. Я отстреляла Бумажную крепость, билась у трезубца Аполлона за кусок жаренного голубя. Немцам не победить меня! Дай мне свою пушку!
На лице генерала не дрогнул ни один мускул. Он, стоя прямо, как натянутая гитарная струна, вытянул вперёд руки и передал оружие бабушке. А я продолжала смотреть то на бабку, то на своего мужа, который всё ещё молчал.
У бабули появились силы. Её трость упала на пол, а сама она устремилась на балкон быстрым шагом. Я не могла бросить старушку в беде и последовала за ней.
Вместо балкона, к пятидесятому этажу была приделана хлипкая деревянная терраса без упоров, ограждений и лестниц. На ней же валялись какие-то деревянные ящики, за которые спряталась бабка. А я зажмурила глаза, перемещая себя и свой разум в тело боевой старушки. Я видела всё то, что видит она: немцев, сидящих в окопах и выстроивших у дома, каких-то детей и подростков в расписных сарафанах и платках с бахромой. Если судить по одежде, то дети явно были русскими. Но все они, как один, выкрикивали непонятные фразы на немецком языке.
