Наступило полнолуние, самая подходящая ночь для ведьмовских дел, и грудь Даники Браун была намазана медом. Конкретно левая.
– Ради всего святого, – пробормотала она и стерла его.
– Витаешь в облаках во время ритуала? Так-так.
Лучшая подруга Дани, Сорча – яркая женщина с карими глазами, густыми темными волосами и кривой ухмылкой – сидела за крошечным столиком, который служил им алтарем.
– Я не витала в облаках, – возразила Дани, хотя так оно и было. – Просто моя грудь всюду сует свой нос.
– Ну, черт подери, конечно. – Сорча закатила глаза и изобразила акцент Дани с пугающей точностью. – Ой, бедная-несчастная я и моя потрясающая грудь, которой я все равно не намерена ни с кем делиться…
– Не думаю, что смогла бы поделиться с тобой частью своих сисек, Сорч.
Сорча сверкнула глазами:
– А если бы могла, то дала бы мне немного?
– Нет. Потому что, как ты верно заметила, они у меня потрясающие. А теперь заткнись и сосредоточься.
– Самовлюбленная, жестокосердная женщина. Тщеславная, насквозь пропитанная эгоизмом…
Сорче не было равных в изобретении креативных оскорблений.
Ее самозабвенное бормотание звучало фоном, в то время как Дани отодвинула горшочек с медом и поставила блюдо, которое наполняла, ближе к центру стола. За этим блюдом, спиной к спине с Черной мадонной Сорчи, стояла маленькая золотая статуэтка богини Ошун.
Как и любое уважающее себя божество любви, красоты и изобилия, Ошун была покрыта драгоценными камнями и ничем более – если не считать пчел и копны волос. У Дани, напротив, волос было мало, а пчел совсем не наблюдалось, как и привычки обнажаться на публике; она также не уделяла никакого внимания романтическим отношениям, поскольку эмпирические исследования показали, что это лишь пустая трата энергии, которая отвлекает от профессиональных целей. Но тот факт, что Дани и ориша[1] не сошлись во мнениях по этой конкретной теме, не имел никакой важности. Золотая статуэтка была семейной реликвией, полученной от дорогой покойной бабушки Дани – той самой женщины, которая однажды сказала ей: «В знаниях, передаваемых из поколения в поколение, есть сила, содержатся ли они в ваших книгах или устах старейшины».
Даника полностью разделяла это мнение. Плюс к тому, следовать по стопам бабушки-ведьмы было весело и совершенно естественно. Скорее всего, веселье было как-то связано с затейливыми ночными ритуалами и историей упорного женского неповиновения.
– Ну, пора, – скомандовала Сорча, очевидно закончив перечислять пороки Дани.
И вот за столом, на котором соседствовали два разных идола, в комнате, где лениво сливались отблески свечей и сияние полной луны, Даника взяла свою подругу за руки и замкнула круг.
– Ты первая, – прошептала Сорча.
– О, дорогая, ты уверена?
– Не начинай. Я знаю, что тебе не терпится вызвать хоть что-нибудь.
Ну да. За тот месяц, что прошел с тех пор, как закончилась ее последняя «связь», вагина Дани затянулась паутиной (упомянутый орган, к сожалению, был склонен драматизировать), и она надеялась, что ритуал положит конец этой несправедливости.
Она вздохнула и начала.
– Привет, Ошун. Надеюсь, с близнецами все в порядке. В этом месяце у меня есть заявка, которую ты, надеюсь, одобришь: мне нужен новый трах-приятель.
Глаза Сорчи распахнулись.
– Подожди. Ты уверена, что это хорошая идея?
– Заткнись, – строго велела Дани. – Не мешай мне.
Но Сорча не была бы Сорчей, если бы хоть что-то могло ее остановить.
– Мне казалось, ты все еще расстроена из-за Джо?
Дани бросила на нее испепеляющий взгляд:
– Я никогда не была расстроена из-за Джо. Расстраиваться – значит проявлять бессмысленные, отнимающие много времени эмоции, которых я стараюсь избегать.
– Неужели? – Слово источало скептицизм подобно тому, как свечи, стоящие на столе, истекали воском. – Потому что я могла бы поклясться, что, когда она бросила тебя…
– Она не бросала меня. Мы не были парой, и это факт, который она хотела изменить, а я – нет.
– Когда она бросила тебя, – как ни в чем не бывало продолжила Сорча, потому что была настоящей засранкой, – ты купила коробку смеси для торта, вбила туда яйцо и съела все это в сыром виде из большой старой миски…
– Я просто очень люблю сладкое, – холодно отрезала Дани, что было абсолютной правдой.
Сорча вздохнула.
– Ты же понимаешь: нехорошо, когда ведьма настолько не в ладах со своими чувствами?
– Чушь собачья. Я в полной гармонии со своими эмоциями, благодарю покорно.
– За исключением тех случаев, когда ты не знаешь, как справиться с тем, что кто-то, с кем ты спишь, влюбляется в тебя, отчего ты окунаешься в пучину обжорства.
– Это было не из-за Джозефины, – упрямо повторила Дани. – Должно быть, у меня был ПМС или что-то в этом роде.
Потому что Даника Браун не хандрила – или, по крайней мере, не хандрила из-за межличностных взаимоотношений. Ни разу с того дня, когда застала свою первую любовь, счастливо трахающуюся с другим, и никогда впредь. Джо хотела романтики, а Дани не могла представить себе нечто менее соответствующее ее характеру, поэтому они просто завершили свои отношения и мирно разошлись в разные стороны.
