ВЕРЁВКА
(притча)
«Дело такое по засухе было, да в стародавние времена. По тем годам ещё многие в храм Божий ходили и молиться умели, не то, что ноня.
Напала засуха окаянная на простой люд крестьянский, истомила землю благородную, испепелила терпение мужицкое.
Вот раз народ из церкви пошёл и на площади остановился, заспорил. Сначала-то начали старики – мужики крепкие, с бородами окладистыми. Мол-де: « Что по нашей волюшке Бог нам не даёт, аще просим? Вот и молиться ходим, и все службы выстаиваем по строгости, по правде? Почему же, – мол, – в засухе живём, и урожай гибнет, и почто нам такое наказание? За какие грехи?»
Разделились. Одни ладят: « Нам по молитве положено! Пусть, де, справедливости ради Бог дождь пошлёт.» Другие противуречат: «Куда там! Всех грехов не перечесть, не исповедать. За грехи, – мол, – засуха; за грехи – скорбь!» Разругались. Дело до драки дошло. Ещё бы прямо спичку чиркни – и пожар! Вот только одного дедушку не слушали, который ростом был мал, да все одною рукою за сердце держался, а другою за прясло. Шептал все старый, шептал православным про «волюшку», но никто не слушал.
Шумели мужики, шумели. Да чтоб, значитца, без драки пошло – порешили собороваться. И мол-де тогда опосля, когда от грехов очистимся, тогда и скорбь отнимется, засуха проклятая перестанет быть.
На другой неделе – церковь битком. Позади всех дедушка протискивается, да все про волюшку речь заводит. Но не слухают мужики. Кого за рубаху ни потянет – отворачиваются. Стали собороваться – честь по чести батюшка отслужил – помазал спорщиков по
совести. Кабы то масло все собрать, что на таинство потратили, так одному крестьянину не снести.
Помазался и дедушка. Из церкви расходились: те что «положено за молитву» выжидательно идут, а те что «за грехи – засуха» блаженно, но с опаской. Позади всех старичок тащится, ножками шаркает, за сердце держится, про волюшку бормочет.… Разошлись по жаре по домам, и дома словно надулись. Выжидают мужики да блаженствуют впереди дара Божиего.
Прождали день, промаялись два, посохли и на третий.
А к концу недели недовольство бабахнуло! Те сельчане, что «за справедливое» стояли, орут: «Забыл про нас Бог!»
А которые в себе грехи видели, пересохшие глотки дерут: « Как же так?! Ведь очистились, а дождя не имем?!»
Засуха проклятая! Иссушила ты ум людской и не разумеет истины народ в похотях сердца своего; иссушила ты глаза крестьянские, и не видит ими правды мужик; иссушила ты душу и плоть, и не узрят Бога крещёные.
Пуще разволновались сельские. Ярость волнами по толпе переливается, бесам того и надо. Начали демоны простачков подзадоривать. Мол: « Идите, церковь разорите, священника побейте». Мужики такие мысли за свои приняли да вперёд с колами на храм Господень…
При таком безумии народном вот уже рассудительно увидеть скорую погибель поселянскую, как вдруг, в тот самый аккурат, когда на церковь с дубьём двинулись, услыхали позади дюже странные слова старичка незаметного: «Эта, чавой-та тама за верёвка у поли болтаеца…?»
Осадили. Оглянулись. Носы вытерли. Глаза протёрли. Дубины с плеч скинули.
На самом деле! Не сойти с этого места! Как есть, верёвка с облака свесилась да над пахотой болтается. Бабы « охнули»! Мужики « ухнули»! Потянулся в поле
народ. Сначала пол шажками, потом шагом, а потом вдарились бежать кто скорише.
Вдарились к верёвке той в посохше поле.
Бегут – земли под босыми ногами не чують. Все молчат, только жар выдыхают, да пот с лица рукавом успевать вытирают. Прибежали и встали как вкопанные. Верёвка с облака на морды свисает…
Молчали, молчали.… Смотрели, смотрели.… Вдруг бабы, как заголосят! Аж детей испугали. (Те в плач.) Мужики на баб: «Цыц!» Жёны языки прикусили, только, что попискивают и ещё детям рты зажимают, чтоб не плакали, или, того хуже, не смеялись.
Заходили вокруг верёвки, морды запрокинули. Глазами хитрят: мол, нас не проведёшь… Подвох ищут. Были и такие, что удивление своё верёвке не выказали, хотя удивление то и сильно было. А спрятали восхищение внутрь старательно, а наружу одну холодность показали, и ещё рукой махнули, дескать:
«Знаем! На войне и не такое бывало».
Смотрели, ходили, «ухали», а толку не прибавилось. Что с верёвкой делать? И кто виноват, что она с облаков свесилась?! Что за беспорядок такой и где выход? Думали-думали… Бороды чесали, чесали.… На баб злились-злились… Пот вытирали-вытирали… Ругались-ругались… Нет выхода! К верёвке подойти, дёрнуть – боятся. И оставлять без решенья – негоже.
Вот старшина деревенский, который раненья на войнах имел, встал под верёвкой и закомандовал: «Покидать диковину без присмотра, дюжа не можно, потому, как какая польза, али какой вред от нея селу собирается, не ведаем. Предлагаю, до поры до времени часового у верёвки поставить, чтоба глядел за порядком и диковинку берег».
Мужики спорить не стали. А бабы своё противление по первости никогда не выказывают. Посему запылили все по хатам, кто как себе знает. Шёл и старичок и всё бормотал: «Ах, кабы по волюшке! Ой-да! по волюшке…»
