Лучистая. Из жизни Звездолётика и Паровозика

Лучистая. Из жизни Звездолётика и Паровозика
О книге

Поэтов муза, грёза и надежда,Образчик Доброты и Красоты —Ласкает взор она легко и нежно,Игриво, но призы её чисты…Напросишься в друзья ты к ней, конечно,А коли так – не бойся Высоты! Книга содержит нецензурную брань.

Читать Лучистая. Из жизни Звездолётика и Паровозика онлайн беплатно


Шрифт
Интервал

© Владимир Ильичев (Сквер), 2024


ISBN 978-5-0064-8635-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

ВОРОБЕЙ

Воробей в лазаретной клетушке,
я безумно похож на тебя.
На стене моей, видишь ли – Пушкин,
в головёнке – простор Воробья.
Я – как ты – по вселенным летаю,
в допустимых, конечно, слоях,
и простецкие гнёзда сплетаю,
не завидуя снам Соловья.
Тот актёр, спору нет, посильнее,
да и селится ближе к земле,
веря снам о своей Дульсинее,
ну, а та доверяется мне.
«Вора бей!» – все кричат в магазине,
если чью-то перловку клюю,
и поэтому в жалкой низине
устремляться я должен к Рублю.
«Вора бей!» – голосит злопыхатель,
если Пушкина видит в строке,
и врагу совершенно некстати
блеск пера в моей лапе-руке.
Я – как ты – эти самые перья
вынимаю всегда из крыла,
так велела прабабка Лукерья,
что крылатой и щедрой была.
«Вора бей!» – между тем, экс-приятель
истерит на стишок для жены —
ничего, что на прозу плевать ей,
и друг другу они не нужны.
Я – как ты – ударяюсь о стены,
но пока ещё всё-таки жив,
промышляю по разным вселенным,
от незримых до самых больших!
Иногда я подавлен и сломлен,
и спасает от кошек меня
неприятный, казалось бы, гоблин.
…Так недавно спасал тебя я.
Оклемался ты, правильно дышишь:
«чай-прощай», «жив-дыши», «чуй-прощу».
Так что – чайник поставлю и с крыши
вновь на волю тебя отпущу…
Вряд ли буду я знать, где ты, друже,
с кем ты делишь крупу или сныть,
но в строке, что вселенской не уже,
мы продолжим похожими быть.

«И белые, и бурые медведи…»

И белые, и бурые медведи
к Москве меня вели на этот раз —
под пение людей, дождя и меди,
с наказом выдать всё, на что горазд.
А я горазд упасть без вин, без водок,
и я могу быстрее трезвых встать,
не видя обтекаемых высоток,
но видя проницательную Мать.
Она меня, птенца, сюда возила,
я с ней по Красной площади гулял,
гулял и по музеям – тоже было.
Она была жива, а я был мал.
Нет Мамы рядом. Здесь бываю редко.
Случилось вот – и сразу на КП,
припомнив, где в метро какая ветка,
забыв купить веганских канапе.
На площади с утра – две китаянки,
служивые, рабочие… и я.
Гуляю. Надо двигаться к Таганке,
там снят в отеле номер на́ два дня.
В отеле так тепло, что я упал бы,
раскинул телеса по простыне
и спал бы, без одежд и мыслей спал бы,
но ждут меня в научной стороне.
На улице Вавилова – сэр Дарвин,
и Яблоков, и форум-юбилей!
Не в курсе Кен, совсем не в курсе Барби.
А я, дерёвня, знаю – от друзей.
Имею приглашение в программу
за подписью изящной: ДНК.
И снова вспоминаю, вижу Маму —
Пегас мой соскочил не с потолка.
(Вернее, вижу Бабушку и Маму)
На празднике народу много-много —
политики, учёные… и я.
Пойду читать стихи из мини-блога
о трендах невесёлых бытия.
Акустика взяла и пошутила:
не то расслышал, вышел невпопад.
Учёные, эпическая сила,
смягчите, что ли, взглядов камнепад!
Простили… Вышел вовремя, читаю,
осадком от оплошности давясь,
и в то же время – надо же – летаю…
А впрочем, не сдавался отродясь.
Остался для чего-то на фуршете,
читаю разъяснительный рассказ.
Веган – ведь это что-то типа йети.
Не выдать бы всё-всё, на что горазд.
Ко мне вдруг приближается фемина,
в глазах её – сияние… и я.
А также имя скромное – Полина.
И нужный драйвер найден для меня.
Пью воду на фуршете, возрождаюсь.
Не злюсь ни на себя, ни на людей.
Пора… Английский трюк. И возвращаюсь.
Я не прощаюсь, Дарвина музей!
Одобрен седовласым Журналистом,
обнят непревзойдённой ДНК,
таким же быть хочу – простым и чистым…
Жаль, всё-таки пора. Пока-пока!
Полина! Ей дарю альбом и книжку.
К метро идём, смеясь о том о сём.
Сам для себя подчёркиваю фишку:
к метро, смеясь о том о сём, идём.
В движении вся Жизнь, а в смехе Сила,
Природа – наш весьма чудесный дом!
«Полина, Вы спасли меня! Спасибо!»
Но Курская есть Курская при том.
Наутро мчу в район Строитель Стейшн —
оттачивать писательскую сталь,
гутарю с педагогом предобрейшим…
В руках – две новых книги и медаль.
И речь – не о больших заслугах йети,
звенящая медаль – ещё не джаз,
важнее то, что разные медведи
к Москве меня вели на этот раз…

«То ли всё зашло в тупик…»

То ли всё зашло в тупик,
то ли вышло на простор…
Там продай, а здесь купи.
Спрос, витрина, рынок, торг.
Там прими, а тут раздай.
Дар, улыбка, мир, добро.
То ли всё лишилось тайн,
то ли в печь подбросить дров.
Может, я не то сказал,
может, выгляжу не так…
Индикаторы в глазах:
ксива, бейджик, подпись, флаг.
Регуляторы в сердцах:
норма, доля, грань, лимит.
Может, зол я слегонца,
может, нет во мне обид.
Знаешь, я тебя нашёл,
знаешь, я себя забыл,
спрятал в тёмный капюшон.
Скромен, тих, тактичен, мил.
Сбросил маски со стола.
Влага, купрум, плазма, ртуть.
Знаешь, ты не зря звала,
знаешь… ты… собою… будь.
Я к тебе со всей душой,
я к тебе со всеми «но».
Хочешь слушай, хочешь пой.
Звёзды, воздух, ряска, дно.
Хочешь всё наоборот:
дно, кувшинки, звёзды, и…
Я с букетом диких нот.
Я старался. Зацени!

«Влюбиться без памяти …»

Влюбиться без памяти —
это опасно и глупо,
ведь это фактический риск
обо всём позабыть —
к примеру, нетрезвым упасть
возле сельского клуба,
хотя зарекался не пить
(впрочем, правда не пить).
Соврать не дадут алкаши,
сомелье и поэты:
любовь, начиная с влюблённости —
крепче всех вин,
но ты это знаешь —
пока не забудешь об этом,
влюбился – считай, гонишь сэм


Вам будет интересно