Баннин-Бей, Западная Австралия 1886
Никогда прежде Элизе не доводилось видеть землю, настолько похожую на кровь. С палубы парохода можно долго смотреть, как она поблескивает, простираясь ленивым, размытым солнцем пятном.
Элиза прикрывается ладонью от слепящих бликов, привстав на цыпочки, вглядывается вдаль поверх полированных перил. В жарком мареве перед ней дрожит красная поверхность земли и бурлит, волнуясь, зелёная морская пучина. В наполненном вонью соли и водорослей горячем, душном воздухе висит что-то тревожное.
– У нас получилось, мои дорогие, мы здесь! Замечательно! – Отец улыбается, и его напомаженные усы приподнимаются вверх. Он отворачивается от своей семьи, чтобы полюбоваться на странный пейзаж – зеркальные бухты и мрачные скалы цвета раздавленных насекомых.
Это путешествие должно спасти их. Так говорил им дома отец за бараниной с подливкой. Перед этим он потчевал их байками о жемчужных раковинах, сияющих перламутровым блеском с оттенками шампани, серебра и сливок. Вместе с братом он собирался запустить флотилию люггеров[2] для перевозки и продажи раковин американцам и французам. Мир уже распробовал трофеи залива Баннин, превращая перламутр в пуговицы и невероятной красоты рукояти для револьверов.
С замиранием сердца они наблюдали за тем, как отец достал свой старый атлас, перелистнул страницу и провёл ладонью по месту под названием Новая Голландия.
– Смотрите! – Он ткнул пальцем вниз, на западное побережье. – Как только мы доберёмся туда, позабудем обо всем, что случилось.
Перед глазами Элизы предстает пустынный белый пляж. Далеко за горизонт убегают дюны с острыми пиками солончаков. Внизу, под перилами чайки кружат вокруг пристани, которая, как изогнутый хвост крокодила, скрывается в мангровых зарослях.
Отец уверенным шагом ведёт их за собой на берег: дядю Виллема, тетю Марту, мать и брата Элизы. Томас на голову выше неё, выделяется в своих коротких брючках и отглаженном парадном пиджачке. Оглянувшись назад, она замечает портовых грузчиков со сгорбленными спинами. Одетые в замызганные жилетки и молескиновые брюки до колен, они сносят с корабля то, что осталось от вещей Брайтвеллов.
Держась за подол матери, Элиза спускается на пристань. Именно в этот момент ее ноги скользят по доскам со скоростью ножа по салу, и она падает ничком, ударяясь затылком об отвратительно воняющие доски. Ей приходится опереться ладонью о жирную древесину, усыпанную рыбьей чешуей и ошмётками мяса, высохшего на солнце до хруста.
– Вставай, Элиза. Отряхнись. – В утешение мать протягивает ей свою широкую ладонь.
Мать поднимает ее на ноги, и Элиза потирает локти и отряхивает юбки. Солнце разбросало сверкающие монетки по всему морю, из-за них в глазах пляшут звездочки. Подняв голову, Элиза обнаруживает заслонивший небо полумесяц маминой шёлковой шляпы с такими до нелепости широкими полями, что иногда дома мужчины прятались от неё по углам.
«Как странно она смотрится на фоне этого необычного нового места, – подумалось Элизе. – Словно когда-то красивая стрекоза, угодившая в ведро с грязной сточной водой».
Они спускаются по пристани, отец с братом вышагивают впереди. В сгибах локтей и коленей скапливается пот. Они проходят мимо мужчин, которые, неотрывно следя за ними, мозолистыми руками конопатят швы киянками, кувалдами и ржавыми лезвиями. Мать на них не обращает внимания – что легко для того, кто привык к восхищенным взглядам, вместо этого она смотрит с берега на мерцающий шёлк моря.
– Смотри, моя девочка, как красиво! – Она приседает перед дочерью, становясь с ней одного роста. Элиза слышит всплеск до того, как это происходит. Краем глаза она улавливает движение, но не успевает отвернуться. Жидкость – вонючая, густая, с кусками грязи – выплескивается на них и медленно стекает по лицу Элизы. Они хором поворачиваются к мужчине, который замер на месте – он похож на высушенный на солнце изюм; во рту у него виднеется всего несколько серых зубов. Под мышкой мужчина держит бочку с рыбьими потрохами, а морщинистую ладонь поднял вверх в знак капитуляции.
– Я извиняюсь, – выдыхает он, хотя на его губах играет улыбка. – Леди, вы оказались прямо на моем пути. Прошу меня простить. – Он отступает в сторону, давая им пройти. – Пожалуйста.
Мать фыркает, резко дергая дочь вперёд. Размазывая по щекам потроха, Элиза оборачивается и видит, как мужчина снимает шляпу, откашливает из горла комок мокроты и вместе с клейкой струйкой слюны сплёвывает себе под ноги. Мать переходит на рысь, дергая Элизу за руку, пока она сама, повернув голову, продолжает смотреть назад.
