Июнь 2006
Больше всего доктора поразил его вид. Агдавлетов выглядел так, будто минуту спустя собирался выйти на сцену. Идеально белая рубашка, идеально ровный пробор неестественно чёрных волос. Чёрные насмешливые глаза. И резким контрастом ярко-красный пиджак. Алый. Лучше всего ему бы подошло определение «алый». Агдавлетов сидел в кресле, положив свободную руку на позолоченный подлокотник. Во второй руке тлела сигарета. На стеклянном столике возле него стояла полная до краёв пепельница. Тоже позолоченная. В этой комнате было слишком много красного и золотого, словно её оформлял тот же человек, который потрудился над интерьерами Большого театра. Доктор не мог отделаться от мысли, что именно в Большом он сейчас и находится. Неестественная, застывшая поза Агдавлетова. Натянутая, явно отрепетированная сотни раз на сцене улыбка его супруги. В комнате словно находились не люди, а персонажи какой-то классической трагедии.
Увидев гостя, Агдавлетов хотел подняться навстречу. И вот тут морок рассеялся. Той стремительности в движениях, к которой привык каждый ровесник доктора, сотни раз видевший Агдавлетова по телевизору, не было и в помине. В кресле сидел старик. Безупречно одетый, с гордо вздёрнутым, как всегда, подбородком. И с отёкшими ногами в домашних тапочках, так не сочетавшихся со строгими костюмными брюками. Ноги его и подвели. Марат Алиевич остался в кресле, досадливо скривившись, но руку для пожатия всё равно протянул, с вызовом глянув гостю в глаза.
– Добрый вечер, Борис Аркадьевич. Присаживайтесь, – он кивнул на второе кресло. – Сегодня чудесный закат, не находите?
Окно в гостиной было раскрыто, тяжёлые портьеры, чем-то тоже напоминающие Большой театр, его пропитанный пылью и высоким искусством бархатный занавес, раздвинуты, так что любоваться закатом Агдавлетов мог в полной мере. А что ещё оставалось человеку, который уже полгода не выходит из дома? Доктор ему очень сочувствовал, но меньше всего хотел обсуждать сейчас природные явления, пусть и самые прекрасные.
– Хотите кофе? Мария Алексеевна, будьте любезны!
Голос у него сохранил прежнюю мощь, прокатился по комнате, миновал двустворчатые двери и наверняка достиг ушей супруги. Надо же, после стольких лет брака и на «вы»? Или это только при посторонних? Легендарный семейный и творческий дуэт. Марат и Мария Агдавлетовы. Чаще они выступали поодиночке, но уж если появлялись на сцене вместе, публика просто сходила с ума. Такой простор для фантазии, мечтающих о несбыточном, советских женщин. Красавец, гений в музыке, да ещё и всю жизнь верен супруге, очаровательной Марии.
– Я не хочу, спасибо, – попытался отказаться доктор. – Поздно для кофе. А вам так категорически нельзя, и…
– Бросьте, Борис Аркадьевич. Вас и ваших коллег послушать, мне давно уже нельзя ничего, даже дышать. А хорошая чашка кофе – это единственное, что хоть как-то заставляет меня функционировать.
– Марат Алиевич, давайте без долгих предисловий. Я посмотрел результаты всех исследований. Хотя, признаюсь, предпочёл бы даже для предварительного заключения понаблюдать вас в своём стационаре…
– Мы уже говорили, это исключено, – на полуслове оборвал его Агдавлетов.
Борис Аркадьевич вздохнул, мысленно сосчитал до десяти. Его предупреждали о непростом характере артиста. Впрочем, гению простительны капризы. Другой вопрос, что в своём деле Борис Аркадьевич тоже гений. Не слишком ли велик процент гениев на квадратный метр? На стене ещё и портрет Моцарта. Или Верди. Или Шопена. Вот в музыке он не силён. То ли дело патологии сердца.
– Так вот, Марат Алиевич, даже по тем исследованиям, что были у меня на руках, я могу сказать вполне определённо. Нужно оперироваться.
Агдавлетов невозмутимо щёлкнул зажигалкой. Сколько он курит? Пачку в день? Или две? В комнату, позвякивая чашками на блестящем, слишком ярком, как всё в их доме, подносе вошла госпожа Агдавлетова.
– Кофе по-восточному! И свежайшая шарлотка. Борис Аркадьевич, вы обязательно должны попробовать хотя бы кусочек. Она ещё горячая. Марик, прошу тебя, попробуй тоже. Знаете, доктор, он так плохо ест…
Агдавлетов досадливо поморщился. Как странно, когда они вместе стояли на сцене, казалось, что темпераменты в их семье идеально совпадают – страсть плескалась в каждом его аккорде, в каждой взятой ею ноте. А здесь, в домашних декорациях, она была слишком звонкой, слишком шумной на фоне мрачного, застывшего в кресле супруга.
Доктору стало неудобно. Ему показалось, он присутствует при семейной ссоре, хотя не прозвучало ни одного резкого слова. Напряжение между Агдавлетовыми чувствовалось физически.
– Мария, оставь нас с доктором наедине, пожалуйста, – Марат Алиевич любезно улыбнулся, но и в глазах, и в тоне сквозило недовольство.
Госпожа Агдавлетова, кажется, не обиделась. Должно быть привыкла. Когда двери за ней закрылись, Марат Алиевич стёр с лица дежурно-вежливую улыбку и пристально взглянул в глаза собеседнику.
– Сколько, Борис Аркадьевич?
Доктор оторопел. Судя по обстановке и всему, что он знал об Агдавлетове, финансовый вопрос должен был быть последним, что волновало бы его в таких обстоятельствах.
