В последний понедельник апреля 1843 года Федька Густомесов ранним утром возвращался из своего дома в школу. Делал он это крайне осторожно, шел не по улицам посёлка, а огородами, прячась за хозяйственными строениями и банями. Он всё рассчитал: школьный надзиратель с вечера был пьян, а потому проснётся только вместе со всеми учениками, когда повариха станет звать к завтраку. А за это время Федька успеет перебежать задний двор школы и влезть в окно первого этажа каменного здания – в спальню. Там его уже ждут приятели – Илья Швецов и Ванька Сохнин. Из всех троих Федька Густомесов жил к школе ближе всех. И когда представлялся случай сбегать домой, поесть досыта и принести гостинцев приятелям, он это делал. Вчера дежурил вечно пьяный надзиратель Кузьма, так что грех было не воспользоваться оказией и не сбежать к отцу с матерью – хотя бы на несколько часов.
…Федька оглядел пустой двор и собрался уже перебежать его наискосок, чтобы залезть в окно, которое ему изнутри откроют одноклассники, как на крыльцо школьного здания вышли священник Вениамин, преподаватель закона Божьего и главный учитель школы Мосцепанов. Выражения лиц у них были встревоженные.
– И чего их принесло в такую рань? – с досадой подумал Федька, вынужденный мерзнуть на мокром апрельском снегу. Одет он был плохо – их в школе не баловали. Отец Федьки говорил, что приказчики всё разворовывают, а отчеты посылают в Петербург правильные – будто все деньги, что Демидов отписывает на заводскую школу, тратят на них, учеников. Враки! Еще несколько месяцев назад, пока не приехал вновь назначенный главный учитель Мосцепанов, они с голоду ели тараканов.
…Отец Вениамин и Мосцепанов отправились прямёхонько на скамейку под дубом, в дупло которого успел спрятаться Федька. Сгоряча он не почувствовал холода, шедшего ото льда и старых листьев, осевших в дупле, и еще чего-то жесткого. Может, белка принесла на веточках грибов, да и забыла, как водится, про свои припасы.
Взрослые продолжали разговор, начатый в стенах школы.
– Кого пошлём?
– Так ведь господин Демидов ясно выразился: лучших учеников.
– Тогда отправим Ивана Сохнина и Швецова Илью…
У Федьки похолодело в груди: Мосцепанов называл имена его закадычных друзей. Куда отправят, зачем, надолго, и как он останется без них?
– Только я бы, на всякий случай, учитывая опасность путешествия, отправил бы «с запасом» – на тот случай, если что случится с кем-нибудь из учеников, чтобы можно было достойно заменить.
– Вы имеет в виду крушение барок?
– Увы, с этим нужно считаться. Нужно мальчиков распределить по разным баркам. Кого, батюшка, посоветуете третьим? Я ведь здесь недавно, всех учеников не знаю.
– Я бы порекомендовал Фёдора Густомесова. Отрок прекрасно поёт и азы иконописи освоил так, как не всякий взрослый способен.
До Федьки даже не сразу дошло, что речь о нём.
– Но ведь нам нужны кандидаты на техническое обучение, а этот мальчик из иконописного отделения.
– Я от приказчиков слышал, что иконописное отделение не сегодня-завтра закроют, а учеников отправят к углежогам[1]. У Густомесова прекрасный слух, он на лету схватывает иностранные слова. А толмачи[2] нужны всегда и везде. Думаю, ему найдется место и в петербургском пансионе – даже если все, – и батюшка сделал ударение на этом слове – в добром здравии доставлены будут в столицу.[3]
– Ну-с, думаю, мы поступаем правильно, – подвёл итог разговору Мосцепанов и поднялся со скамьи. Следом за ним – батюшка. Они направились к школьному крыльцу, вошли в здание, за ними бухнула, закрываясь, тяжелая дверь. Ни жив-ни мертв, продрогший Федька стремглав сиганул под окно, которое, он приметил, уже было приотворено: приятели его ждали. Кубарем он свалился с подоконника, забрался в кровать под тощее одеяло. Его зубы стучали, скорее всего, не от холода, а от слов, которые он услышал.
Приятели, смущенные испуганным и измученным видом Федьки, слушали, как его зубы отбивают дробь, смотрели на него с изумлением и ждали, когда он заговорит.
В спальную комнату вошел надзиратель, хриплым голосом заорал:
– Подъем!
Ученики заводской школы поскакали с казенных кроватей, побежали умываться.
Только после завтрака Федька смог говорить и пересказал приятелям утренний разговор взрослых. Ни Илья, ни Ванька услышанному не обрадовались и на уроках сидели мрачные. Все трое понимали, что их участь уже решена.
Заводская школа в посёлке Выя[4] была организована на Урале одной из первых, ещё при Петре Первом – Демидовыми, которые помимо девяти железоделательных заводов, владели здесь шахтами, рудниками и лесами. В невзрачном двухэтажном школьном здании постоянно звучал не только уральский говорок, но и правильная речь на французском, немецком, на английском языках. Школа готовила управленцев для огромной империи нижнетагильских заводов. Поэтому помимо чистописания, арифметики, геометрии, закона божьего, черчения, горного дела в её программе обязательно было изучение иностранных языков. Преподавали их свои же, бывшие выпускники школы, которые несколько лет жили и учились кто во Франции, кто в Германии, Италии, Англии или Швеции, а вернувшись домой, занимали должности в управленческом аппарате демидовской империи. Демидовы торговали со всей Европой, продавая чугун, железо и медь, имели во многих городах свои представительства, поэтому вся деловая переписка велась на иностранных языках.
