Книга, которую вы держите в руках, не совсем обычная. Я написал эту повесть много лет назад, не поверите, аж в 1998 году, только закончив учиться в Томском университете и проковырявшись кризисные август-сентябрь у своего друга в Москве. В самом расцвете осени, в начале октября, когда южане собирают виноград и грецкие орехи, солят арбузы и точат ножи, чтобы на ноябрьские праздники зарезать поросенка, приехал я на кратковременную побывку к деду и бабушке в Ставропольский край, в станицу Горнозаводскую.
Три месяца – октябрь, ноябрь и декабрь – с утра я занимался легкими сельхозработами: кормил скотину, поросенка, уток да кур, убирал стайки, собирал куриные яйца, когда надо, что-то колотил и мастерил по хозяйству. Потом подметал двор, собирал опавшие за ночь орехи, сбивал остатки плодов с огромной, раскидистой, на треть сада, груши. А после обильного завтрака, часов в 11 утра, когда дед с бабушкой укладывались отдохнуть, я садился за повесть и писал ее, глядя в окно, на деревенскую станичную улочку, где неспешно прохаживались старики да старухи, да редко когда пройдет, оглядываясь по сторонам, молодая полнокровная крутобедрая казачка. Да протарахтит какой-нибудь древний мотороллер-муравей с заехавшим из Прохладного цыганом, скупающим свинину у пожилых казаков.
На обед бабушка варила свой знаменитый, лучший в мире, борщ да пекла гору серебристо-коричневых свиных котлет. И я съедал огромную тарелку – размером с озеро – бордово-красного борща, пахнущего сочным, еще бегавшим утром по двору утиным мясом с тающим, как шагреневая кожа, белым островом деревенской сметаны, сквозь которую проглядывали горючие пузыри утиного жира. Заедал я это удовольствие настоящим казацким, высоким колхозным белым хлебом (другого в тех местах не признают), закусывая пятком свиных котлет на деревенских же куриных яичках и хлебном мякише, запивая двумя стаканами свежайшей, ну вот пару месяцев как сготовленной, медновато-красной, щиплющей за язык, нёбо и все, что у тебя есть, кислинкою, вишневкой. И сразу вровень: первый граненый стакан выпивал я в один присест, чтобы почувствовать вишневку всю, и отдавшись ее мутному звенящему туману, вволю хлебать борщ, заедая его котлетами. А второй стакан – уже в два захода: первый – на половине борща, когда ты жирными котлетными пальцами выбираешь из середины тарелки мятновато-серую волокнистую мякоть утятины, а вторую – когда съедено уже все… и я, выпив, немедля отваливался на древний скрипучий диван, стоявший на летней кухне, и спал кряду, наверное, часа два… а потом просыпался, играл со стариками в дурака часа полтора и снова садился за повесть.
О чем же она? Читатель, прочитавший мою первую вещь, «Москва навсегда», будет, может быть, искать в сегодняшней повести женщин, бурных семейных и карьерных коллизий и современных драм, ничего этого не найдет и, быть может, поначалу будет разочарован. Но дай бог, расчитавшись, увидит в книге собственное детство, время, когда все мы были ангелами, жившими в мире живых сказок; воспоминания о родителях, первых друзьях и, конечно, о первой любви, так внезапно приходившей к нам, еще совсем мальчишкам и девчонкам.
Но потом все в жизни вдруг меняется, и ты оказываешься в новом, совершенно чуждом для тебя мире школы, твое детство заканчивается, а ангел, живший в сказочном мире грез и детских фантазий, превращается в школьника. Перед ребенком фантастически огромный и не связанный уже с родителями мир взрослых, но и детского мира, мира сказки, живых сказочных существ, для нас, школьников, более уже не существует…
Я точно знал, что напишу эту повесть, после того как однажды, на пятом курсе университета мне приснился мой ближайший друг детства, Олег Полетаев. Он погиб в автокатастрофе лет за пять до того, как пришел ко мне во сне. Повесть «Маленькие человечки» – книга о нашей дружбе, о том, что пока я жив, никогда не забуду своего друга.
