1. Пролог
В зрительном зале и за кулисами установилась тишина. Я слышала, как моё дыхание смешивалось с сердцебиением. Страшно.
Четыре ступеньки отделяло меня от сцены. Нужно сделать всего четыре шага до…
– До осознания, что пути назад нет, – в моей голове прозвучал голос Маэстро. Он рассказывал мне про эту сцену не один раз. – Когда заносишь ногу на первую ступеньку, у тебя внутри всё сжимается. На второй ступеньке возникает острое желание убежать в гримёрку, а ещё лучше из театра. На третьей молишься, чтобы не споткнуться. На четвёртой ноги дрожат так, что кажется и шага ступить не сможешь.
И вот ты на сцене. Нет, это только её задворки, скрытые тяжёлыми занавесями. Ты чувствуешь себя маленьким, никчёмным, но как только доходишь до конца занавеси, где заканчивается тень и начинается свет софитов, ты распрямляешь спину, расправляешь плечи, поднимаешь голову, шагаешь и…
Зал взрывается аплодисментами. Нет, зрители пока приветствуют музыканта. Пока ты им незнаком. Они проявили вежливость. Но какими будут их овации после твоего выступления, зависит только от тебя, от твоей игры. Сможешь ли ты своей музыкой коснуться их сердец? Затронуть струны в их душах? Какие эмоции вызовет твоя мелодия у них?
Именно об этом нужно думать, пока идёшь к стулу, стоящему в центре сцены. И каждый твой шаг разлетается глухим звуком по всему театру. Акустика в нём превосходная. Даже не нужно использовать никакой усиливающей аппаратуры. Даже в самом отдалённом месте прекрасно услышат твою игру…
И я шла к этому стулу, как к спасительному кругу в бушующем море. Я чуть повернула голову, чтобы посмотреть мельком на зрительный зал. Он был забит народом. Партер, амфитеатр, балконы, бельэтаж и даже ложи – нигде не было видно свободных мест.
Я прошлась взглядом по ближайшей ложе, и мне словно лёгкие скрутило. В ней сидел Виторио Фаррери. Рядом с ним был один из ишааров, которого я видела со своим спасителем в «Цепях». Фаррери смотрел прямо на меня. Он даже наклонился вперёд, чтобы лучше меня рассмотреть.
«Ты что творишь?» – быстрыми движениями пальцев и руки «сказал» ишаар.
Жесты под самым подбородком справа выдавали его гнев.
Узнал! Он меня узнал. Что же делать? Если узнал Фаррери, то наш с Фиолантой обман раскроют и остальные.
Моя левая рука легла на спинку стула.
Как сделать так, чтобы на моё лицо не смотрели? В игре я не смогу проконтролировать свои волосы, которыми можно прикрыться, но вот если сесть спиной к залу…
Резким рывком я развернула стул и села спиной к залу, закинув правую ногу на левую, чтобы поставить киллиару. Отставила в сторону правую руку – этот жест мне прививал Маэстро. Он не раз отмечал, что у любого Мастера должна быть своя изюминка, отличительная особенность, которой нет у других. Пока я не признанный музыкант, то могла копировать стиль своего учителя.
– Какая грубость!
– Хамка!
– Уберите эту грубиянку!
– Какой позор!
Отовсюду полетели замечания. Их хор усиливался, пока я судорожно раздумывала над тем, что же сыграть. Градус негатива нарастал за спиной. Тихие возмущения превратились в громкие выкрики.
Замолчите! Прекратите!
Я не выдержала. Одним движением я сменила ноги, поменяв правую на левую, и перевернула киллиару. Так играть несподручно, но я оглушила зал десятком мощных аккордов.
Когда за спиной установилась новая тишина, я вернула киллиару в исходное положение: правая нога на левой. Левой рукой перебираю лады на грифе, а пальцами правой перебираю струны в ставшей тягучей мелодии. После яркого взрыва громкости и скорости, фортиссимо и престо, теперь звучала протяжная медленная музыка, прыгнувшая сразу на анданте, перетёкшим на ларго.
Я не сразу поняла, что играю колыбельную из своих снов. Музыка рождалась здесь и сейчас. В голове не было ни одной ноты, но пальцы словно сами знали песню, которая лилась со струн. Я играла без напальчников. Я ведь не Мастер, или у меня всё-таки есть сила? Но какая? Сотор?
Музыка срывалась разноцветным водопадом из звуковых волн. Они кружили вокруг, рождая дуновение лёгкого ветерка. Волны оплетали меня, заворачивая в кокон, как мать оберегает дитя. Они ласкали меня, играя с полами моего платья, с прядями волос. Они застилали всё вокруг.
Взмахом руки я их оттолкнула от себя. Повинуясь моему желанию, волны разлетелись в разные стороны. Но ни одного возгласа за спиной я не услышала.
Мелодия всё лилась и лилась, порождая новые волны. И вот уже с кончиков пальцев срывались капли красной крови, которая впитывалась волнами, давая им больше силы. Волны ласкали меня, вились вокруг и дарили тепло и защиту, которых я раньше не чувствовала ни от кого.
Играть становилось труднее. Боль резала пальцы, но я, сцепив зубы, должна доиграть.
Ты должна доиграть!
Чей-то голос прорывался сквозь завесу мутных воспоминаний. Перед глазами потемнело. Моё сердце пропустило удар. Я промахнулась и не попала по нужным струнам. Замерла и поморгала.
Огромные прожекторы больше не светили, поэтому стало темно. Работали только маленькие настенные лампы за кулисами. За моей спиной закрылся занавес. Тяжёлый шаг слева привлёк моё внимание.
Виторио Фаррери поднялся на сцену и шёл ко мне.
