– Ну и катись ты, Джоан, в адову бездну! – прокричала я в распахнутую дверь и, громко хлопнув оной, с чемоданом наперевес направилась под проливным дождем по узкой улице бедного района Верегоса в направлении ближайшего постоялого двора.
– Вот и осталась ты снова на улице, Нэнси Брукс, – ворчала я себе под нос, пока брела под проливным дождем, черпая поношенными ботильонами воду из грязных луж.
И ведь уже не в первый и даже не второй раз меня гонят из дому "сердобольные" родственнички! А всему виной, как они все твердят в один голос, мой вспыльчивый характер. Даже троюродная тетка Джоан, флегматичный нрав которой казалось ничем не прошибешь, выдержала всего лишь три месяца в моем обществе. А ведь я действительно старалась: готовила ей завтраки, начищала воском старенький паркет почти каждый день, пыталась быть тихой и покладистой. Но когда уже немолодой усатый муж Джоан- Айзек Эриксон – ущипнул меня прямо во время приготовления ужина за пятую точку, я взорвалась, отхлестав наглеца всем, что попадалось под руку, в том числе и чугунной сковородкой, прямо по лоснящейся от жира физиономии. Его сальные шуточки и намеки я ещё кое-как терпела, старалась делать вид, что не замечаю повышенного интереса или гневно отчитывала, пытаясь пресечь поползновения, но тот щипок был последней каплей. Терпеть не могу, когда меня касаются посторонние.
Казалось бы, тетка должна была встать на мою сторону, разобраться со своим мужем, посмевшим распускать руки по отношению к сироте, которую они приютили, но на деле все вышло иначе.
И как же на это происшествие отреагировала моя родственница?
– Меня все уверяли, что Нэнси Брукс просто несносная, избалованная девчонка и не стоит впускать это исчадие ада в свой дом, но я пожалела бедную сиротку. И что же я получила в качестве благодарности?! Ты чуть не изуродовала моего горячо любимого Айзека! У бедняги сломаны два ребра и палец на ноге и то лишь потому, что я вовремя вернулась, не дав тебе закончить начатое. В том, что ты собиралась лишить моего Айзека жизни, я даже не сомневаюсь.
– Да не собиралась я убивать твоего ненаглядного, хотела лишь проучить за то, что пытался приставать ко мне! – прокричала я в ответ.
– Не ври мне, дрянь! – выпучив глаза, заверещала Джоан. – Айзек за всю жизнь ни разу не взглянул на другую женщину, а на такую как ты и вовсе не позарится ни один нормальный мужик!
И вот после этих слов я сорвалась, накричав на тётку и отправив ее в бездну гореть в адовом огне. Ну и как итог, я снова одна со своими скудными пожитками на улицах ночного Верегоса, да ещё и под проливным дождем. И, как назло, монеты, которые я старательно откладывала все это время, накануне у меня занял тот самый Айзек, получивший сегодня от меня по физиономии и не только. Теперь о своих сбережениях можно забыть. После того как я несколько раз приложила муженька тетки чугунной сковородой, ни о каком возврате долга и речи быть не может. Мало того, меня и на порог дома больше не пустят, хоть я всего лишь пыталась отстоять свою честь.
Эх, если бы живы были родители, не пришлось бы мне скитаться по родственникам и постоялым дворам, где приходилось за ночлег и скудную пищу петь местной и приезжей публике. Джоан считала это занятие недостойным, приравнивая его к проституции, потому и сказала, что ни один нормальный мужик на меня не взглянет. В чем-то тетка была права: певичек и танцовщиц не очень-то уважали в Верегосе, считая легкомысленными и склонными к распутству. Но ее слова меня больно ранили, потому что занималась я этим не очень престижным занятием не от большого желания, а из необходимости выжить. Кто виноват, что в пятнадцать лет я осталась сиротой без крова и средств к существованию? Уж точно не я. Возможно, вина лежит на родителях, которые решили принять участие в мятеже против короля Георга 17 и его политики, или монарх, издавший указ лишать наследства и титула детей всех мятежников. Виновных можно искать долго, но это не изменит того, что я уже два года как бродяжничаю по Верегосу. Живу то у одних родственников, то у других, стараюсь быть хорошей, покладистой и милой, но выходит у меня плохо. Против своей вспыльчивой натуры не попрешь, и рано или поздно она выходит на поверхность, вот как сегодня. Что стоило мне просто влепить Айзеку пощечину и нажаловаться тётушке Джоан на ее любвеобильного муженька? Другая бы на моем месте так и поступила, но только не я. Вместо этого я устроила настоящее побоище с поломанными костями и разбитой физиономией.
Дождь немного стих, и я тут же согрелась, благо в Верегосе почти всегда тепло. Только вот моим ботильонам, кажется, пришел конец. Я ощущала, как хлюпаю босыми ногами по теплым лужам, а подошва моей обуви волочится следом.
Я вздохнула. Теперь придется ещё наведаться к местному башмачнику мистеру Карлу Стоуну и вымаливать починить, если это ещё возможно, мою и так сто раз подлатанную обувь.
В противном случае придется ходить босой, пряча ступни под подолом единственного длинного платья, которое я одолжила у кузины Ванессы- единственной родственницы, с кем у меня по-прежнему остались более-менее сносные отношения.
