Между школьницей и студенткой
И вот, школа окончена, мне надо поступать.
Школа, школа, школа. Если бы я училась всё время в одной школе, возможно, всё было бы по-другому. Малютки с круглыми личиками так и сидят у меня в голове, но в седьмом классе пришла в чужую, холодную школу.
Простите, тетеньки и дяденьки учителя, теперь уж наверно жители кладбищ, я не смогла вас полюбить. А без любви и хлеб в горло не лезет, что говорить об одноклассниках и учителях.
На меня обрушился целый класс половозрелых, сисястых, задастых девочек и бледных, маленьких, умственно недоразвитых мальчиков, на вид лет на десять младше девочек.
А там, в покинутой школе осталась малюсенькая, кудрявая Эмка с глазами вишенками. Может и тупенькая, зато нежная Рита Войцеховская с задумчивым эллипсом личика, где радиус в много меньше радиуса а, или Литвишка, с носиком, незаметным, как пупырышек.
Так и пошла моя любовь кувырком до конца школы.
Пойти-то пошла, но внимательно посмотрев на хвост, вдруг вспомнила вечеринку. Так, кажется, называли тусовку раньше, в культурное время.
Восьмой класс, собрались на чей-то день рожденья. Чуть посидели – танцы. Медленный, медленный фокстрот, и меня приглашает Валера Евдокимов. Я едва касаюсь его плеча, он, не похоже, чтоб вообще коснулся, так около моей талии руку и держал. Мы в такт перебираем ногами и не смотрим друг на друга.
После этого вечера или раньше Валера мне нравился. Мы жили в одном доме, в соседних подъездах. У него была очень тонкая, но уже мужская фигура: он занимался где-то спортивной гимнастикой. Нравилось, что он красиво играл в волейбол, что приходил на площадку с маленькой сестренкой. Казалось, что в нем есть сдержанность и достоинство.
Если бы мы смогли как-то поговорить, сблизиться, – нет, всё это фантазии. Наше поведение определяется нашим внутренним состоянием и ничем больше. Значит, программа не ветвится?
Выбор уже сделан, я никуда не хотела, кроме мехмата. Мама оставалась со мной всё лето до осени и всячески помогала поступать. Подняла старых знакомых по институту, водила меня к математику в надежде, что он строго настрого запретит соваться на такой факультет. Упитанный Кутузов, вряд ли родственник полководца, не высказался определенно, но обронил афоризм: «Пусть пробует математику. Лишь бы математика ее не попробовала».
К семнадцати годам я подошла рахитиком, не рахитиком, но близко к тому. Давление такое низкое, что долго даже сидеть не могла. Мама читала теоремы, я запоминала, лежа с тетрадкой и ручкой в руке.
С трудом, – знаний было в обрез, – поступила.
И вот я на первом курсе и снова живу с бабушкой. Домашний холод незаметней, если вокруг такие же, как ты, тем более с нами учился Боря Гужев, легко слепивший нашу 104-ую группу в прочный коллектив.
Все девочки, по крайней мере на вид, такого же возраста, как я: школьницы, и не самых старших классов. Трудно сказать, насколько они увлечены математикой, но склонность жить в абстракциях, очевидна.
Несколько мальчиков увлеченно занимались, но в нашей маленькой компании мальчики казались балбесами, нам под стать.
Вопрос пола нас не занимал ни минуты. Все мы были равны, веселы и довольны собой, просто сказать, симпатяги.
Но проблемы возникали.
После школы МГУ на Воробьевых горах казался таким прекрасным, что к декабрю я поняла, что недостойна Его. Сдав досрочно такую ерунду, как зачеты по матанализу и аналитической геометрии, причем в один день, я впала в тоску: Галина Степановна, преподаватель секции лыж, сказала, что по физкультуре больше двойки я не получу никогда.
Ходила по факультету, мысленно прощаясь с дубовыми панелями коридора и запредельным видом из окна. Уже на исходе зачетной сессии, собрав все, за семнадцать лет скопившиеся у меня интеллектуальные, физические, астральные и прочие солнечные подарки, пробежала три километра на лыжах, уложившись в срок.
Галина Степановна – родоприемница моего возрождения. Выполняя все ее предписания и в течение двух лет, пока Ренессанс длился, испытывая нечеловеческие мученья, я вышла из круга слабости и нездоровья. Нет, неверно было бы все лавры отдать Галине Степановне.
Почему в храме (а так мы всегда называли МГУ, поскольку в СМИ его называли Храмом Науки) я выбрала занятия лыжами? Да потому, что Иван Дмитрич, наш школьный физкультурник, все зимы гонял нас на ветхих, а часто и обломанных лыжах вокруг какого-то тайного сарая. Вот мы и привыкли, что физкультура – это лыжи. Хотя в том же дворе летом бросали гранату или занимались толканием ядра.
Не все одноклассники выросли хануриками, как я, среди нас и физкультурники встречались. Однажды гранату кинула спортсменка Света, да так неудачно, что попала Ивану в голову. А все знали, что он контужен на войне, и замерли от страха. Но Иван Дмитрич, рыцарь, только скорчился от боли и не выкрикнул ничего, кроме краткого: «КОЛ»! Света приходила в себя и ни одной отметке не радовалась больше, чем этому колу.
Преданность Ивана Дмитриевича идее нашего оздоровления обрела наглядность по картинке из моего окна. Идут экзамены на аттестат зрелости, но каждое утро моя подруга Лора Гильман вслед за Иваном круг за кругом бежит всё по тому же школьному двору: иначе аттестат не получишь. Сверхзадача Ивана сравнима с обретением второй скорости для выхода в космос: Лорке вменялось при беге перейти с полной ступни на носочки – тут она и обломала нашего рыцаря.
