[~ ЧЕРНЫШЕВА НАТА ~]
[КНИГА 2]
[Мемуары Энн Ламберт#2: ЧЁРНАЯ СТРЕЛА]
ЧАСТЬ 1
ГЛАВА 1
[{Океания, локальное пространство Алмаз, Земная Федерация, наше время}]
Письмо жгло руки так, словно я поймала ладонями плазменный разряд. Было дело, ловила их именно так, куда деваться, военное счастье не спрашивает, готова ты принять подарок от судьбы или же не готова. Есть, с чем сравнивать. Конвертик из белой «почтовой» бумаги с тонким, сложенным вчетверо, листком внутри тянул на полновесный привет от оллирейнского шоуфролка.
Слишком страшная память.
Зачем Артём прислал мне это письмо? Разве не он делал морду кирпичом при каждой нашей последующей случайной встрече? При всём при том, что лично я у него никогда ничего не просила и ничего от него не ждала. Даже в самом начале, когда небо рухнуло. Сама не понимаю, как смогла та семнадцатилетняя девочка пережить удар. Но она его пережила.
Я осторожно перевернула письмо, посмотреть на почтовый штемпель с датой отправления. В Земной Федерации многие со вкусом играли в докосмическую старину на самый разный лад. Не только люди, но и другие расы тоже. Искусство рукописного письма входило в обязательный набор. Оно требовало производства особой бумаги, ручек, чернил, предметов хранения, блокнотов. Альбомов, тетрадей, открыток, упаковок, ленточек, почтовых марок, штемпелей, вензелей и прочего в том же духе. Конверт Артёма – белый, с изображением Селенолэнда со встающей над куполами города Старой Террой в форме полумесяца. Несколько марок, может быть, даже очень дорогих – я не разбиралась в них нисколько, но знала, что есть люди (впрочем, и не люди тоже), которые их собирают и над ними трясутся и готовы на всё, чтобы заполучить тот или иной экземпляр…
Даже войну развязать.
Припомнился, между делом, один такой любитель из Оллирейна, Кемтари Лилайоном звали. Жуткий тип. Потому что очень умный. Да… Я думала, я его забыла. Столько лет. А вот ведь, помню так же ярко, как будто только вчера с ним рассталась…
Дата отправления… Семнадцать дней назад. Семнадцать! Неужели Артём ещё жив?!
Да, тогда, на Вране, я провела над ним нашу с Итаном Малькунпором паранормальную коррекцию, но со слов Жарова, его старший брат прожил после такого же воздействия ещё девятнадцать лет. А от событий на Вране до сегодняшнего дня прошло… сколько уже прошло? Двадцать семь стандартных. Артёму тогда уже было пятьдесят два… а сейчас, если он ещё жив, то ему… Семьдесят девять? Возраст для пирокинетика запредельный.
Но это только если он ещё жив.
Я очень осторожно положила письмо обратно на столик.
Гореть тебе в аду, Тёма Севин. В самом страшном пекле, какое только есть среди религий народов нашей Галактики, гуманоидных или нет. Что же ты творишь со мной даже через расстояние, через время, через всё, что между нами встало за все эти проклятые, не пойми как прожитые годы…
Вечером мы встречали Нохораи. Мы – это мы. Андрей, я и Аркаша Огнев.
Я-то, когда отправляла послание Нохораи, просила её не срываться сломя голову, если она занята. Профессор исторических наук – в таком юном, в общем-то, для столь почтенного звания возрасте, тридцать два всего ей недавно исполнилось, Нохораи часто пропадала в полевых экспедициях. Руководила раскопками. Выезжала на внезапно обнаружившиеся объекты старых эпох. В условиях Старой Терры. Кто бывал в этой адовой морозилке, тот поймёт. Носителей пирокинетической паранормы лучше в данном вопросе вовсе не слушать, для них дом родной – краше всех планет во Вселенной. На то, что там минус сто в зимний период не редкость, они лишь отмахиваются, мол, бывает, пустяк какой… А зато у нас Огненное Кольцо! Ледовые Водопады. Самый старый космодром Человечества, между прочим, до сих пор действующий: Капустин Яр, он же Кап-Яр, он же – Трава-у-Дома. И трёхмерный хоккей.
Вот с хоккеем, они, конечно, молодцы. Хорошая игра. Зато всё остальное…
Нохораи так и не не освоила навигационную науку, поэтому предпочла общественный транспорт. Мало того, что от Старой Терры до Океании добираться хороших дней сорок – через бесконечные GVS пролегших между Солнцем и планетарной системой Океании локальных пространств, так ещё надо ждать удобного рейса. Неудивительно, что мы так поздно встречаемся.
– Мама!
Я помнила Нохораи девочкой-подростком. Сейчас увидела молодую женщину, очень красивую. Чёрная кожа, пышная грива золотых, с солнечной оранжевинкой, кудрей, зелёные, с серыми лучиками от зрачков глаза – геном Пацифиды, как он есть. Мы обнялись, и я вовремя вспомнила, что моими руками после двух десятков лет пещерной жизни лучше брёвна крошить, чем живого человека обнимать…
– Вернулась! – Нохораи не скрывала слёз. – Я не верила. Боялась поверить…
– Я же обещала тебе, – сказала я, – никогда не умирать. Ну, и вот…
– Я помню!
И снова слёзы, уже у обеих. Ненавижу слёзы, но тут совсем другой случай, сами понимаете.
– Норик, хватит реветь, – добродушно поддел её Жаров. – Затопишь последние участки суши на этой несчастной планете!
Нохораи хотела остановиться в отеле, я не дала. Сказала, чтоб не глупила, что ничем она меня не обременит и не обяжет, и вообще, кто тут старший, у кого в личном пользовании целый остров? То-то же.
