Клетка была и в самом деле хороша ― тонким гибким прутьям из специального сплава, тайну изготовления которого унесли с собой в могилу несговорчивые мастера далёкого даже по меркам нашей технически продвинутой Галактики мира, не были страшны ни космический холод, ни жар огненной вулканической лавы. Не действовали на это чудо и все известные науке поля, кроме, пожалуй… впрочем, об этом не то что говорить, но даже думать было строго запрещено. Особо любопытные быстро теряли свои жалкие жизни, разумеется, вместе с никчёмными породившими их небесными телами. И, поверьте, рисковать желающих не было. Больше не было…
Это странное, до сих пор неизученное поле было совершенно случайно открыто всего каких-то сто лет назад любознательным учёным-археологом. Он работал в экспедиции, изучавшей остатки древней цивилизации на одной из недавно обжитых человечеством планет в созвездии Лиры, единственной уцелевшей в небольшой планетарной системе после развязанных Конфедерацией кровавых войн за независимость. Именно ему пришла в голову идея обследовать заброшенные пещеры, считавшиеся у местных племён «жилищем богов», и обнаружить, что происходившие в них явления невозможно объяснить известными современной науке законами мироздания…
Самым удивительным во всём этом было то, что действие поля проявлялось только в присутствии так называемого «металла из пещер» ― серебристо-малинового, лёгкого как сверхпластик и настолько твёрдого вещества, что уничтожить его мог, пожалуй, только очень сильный ядерный взрыв…
Из этого сплава и была сделана клетка, внутри которой я свободно плавал, окружённый особенным полем. А ничто иное не смогло бы удержать меня в плену, ведь я ― метаморф, редкое и, страшно даже представить насколько, ценное существо, способное принимать любой облик. Во всяком случае, именно так обо мне думали стоявшие напротив люди, с умным видом рассматривавшие очень дорого доставшееся им вселенское «чудо».
– Человечество ― невежественное и жестокое порождение чьих-то бестолковых, абсолютно неудачных экспериментов, ― повторял отец, собрав нас, детей, для вечерней беседы, ― как иначе можно объяснить маниакальное стремление этих особей к разрушению. Всё, где побывали «космические блохи» ― ему почему-то очень нравилось это сравнение, подслушанное во время вторжения на нашу планету первой экспедиции людей ― приходит в упадок и неизбежно умирает.
Отец поправил свои длинные светлые волосы, отвлекая внимание, чтобы мы не видели боли на его красивом лице:
– Посмотрите хотя бы на нас ― из шести ещё недавно цветущих, а ныне пустынных планет системы сохранилась только одна, да и то она ежедневно подвергается разграблению. Эти нелепые существа, считающие себя верхом цивилизованности, даже не потрудились выяснить, что в этом мире, по странному стечению обстоятельств так похожему на их прародину, уничтоженную, как я подозреваю, их же собственными руками, нет неразумных созданий…
Он горько засмеялся, и от предчувствия беды у меня заныло в груди.
– Людям и в голову не пришло, что здесь ― всё живое, всё дышит, думает и чувствует. Куда уж им разобраться в природе такого уникального явления, как раса метаморфов ― пожалуй, единственное, что мне нравится ― это данное ими название. Хоть оно и поверхностное, как они сами и их жалкие потуги в науке. Мы не просто способны к изменению формы, мы ― учёные и истинные исследователи глубин Вселенной. Но людям это не интересно, им нужны только ресурсы уцелевшей планеты, а не наши знания…
Я не выдержал и, нарушив правила этикета, подал голос:
– Прости, отец, но неправильно обвинять всё человечество из-за шайки оказавшихся у власти жадных и корыстолюбивых мерзавцев. Ты не можешь отрицать, что люди многого добились, и среди них наверняка есть очень достойные и заслуживающие уважения…
