Лера
Первый ряд… Последняя парта… Место у окна… Я по привычке прихожу в класс раньше всех и, спрятавшись от мира за черным капюшоном толстовки, смотрю в пустоту.
«Я ненавижу школу», – мигает на экране смартфона вместо обычного поздравления с Днем знаний. Нажимаю «Отправить» и снова притворяюсь невидимкой в собственном классе.
«Я ненавижу жизнь, и ничего – живу». – Ответ от Джокера прилетает мгновенно.
Ухмыляюсь, на миг вынырнув из душного кокона. Равнодушным взглядом обвожу кабинет русского языка и литературы и откровенно хмурюсь при виде взбудораженных лиц одноклассников. И почему летние каникулы не могут длиться вечно?!
«Ты не понимаешь!» – набираю в ответ своему единственному в этом мире другу, добавив к короткой фразе эмодзи с мордашкой грустного котика, а потом снова отворачиваюсь к окну: созерцать притворные улыбки на лицах повзрослевших парней и размалеванных девчонок до омерзения тошно. Только глупцы могут радоваться началу учебного года – я не из их числа!
«Так объясни!» – требует Джокер, не скупясь на смайлики. Наивный! Он просто не знает, что такое «школа»! Прикованный к инвалидной коляске и напрочь лишенный слуха, он только и может, что раздавать глупые советы, оторванные от реальности!
«Ты все равно не поймешь!» – рявкаю буквами и, спрятав мобильный в рюкзак, отсчитываю секунды до первого в этом учебном году звонка на урок. Раз, два, три…Бр-р!
***
– Одиннадцатый «А», внимание!
Маргарита Сергеевна пару раз звонко хлопает в ладоши, чтобы мы обратили на нее внимание, и принимается что-то выводить на доске аккуратным почерком.
– Тема сочинения… – приговаривает, не выпуская из рук мел.
– «Как я провел лето»? – бесцеремонно вставляет свои «пять копеек» Даня Кротов, а класс вполне ожидаемо подхватывает его глупый выпад чередой смешков.
– А что? Я не против! – Данила вальяжно раскидывается на стуле, явно перепутав помещение лицея с дешевой забегаловкой. – Только боюсь, Маргарита Сергеевна, у вас щечки заалеют читать о моих похождениях!
Стоит ли говорить, что после заявления Кротова класс окончательно ложится на парты со смеху, а щеки молодой учительницы авансом заливает краской.
– Даня, а дашь и мне почитать? – закусив кончик авторучки, игриво лепечет Ульяна Громова – девушка Дани и по совместительству местная Барби с модельной внешностью и мозгами кокер-спаниеля. Хотя с последним я бы поспорила: братья наши меньшие порой ведут себя куда разумнее Громовой!
Впрочем, глупее брошенных Улей слов становится только ее влюбленный взгляд, обращенный к Дане. Пустоголовая кукла словно не замечает элементарных вещей: Кротов – это исчадие ада, черствый, самовлюбленный кретин с очаровательной улыбкой и камнем вместо сердца! У него даже глаза и те сияют всеми оттенками замерзшей лужи, а голос пропитан арктической стужей и царапает похлеще острой льдинки.
– А разве у вас не одно сочинение на двоих? – тут же оживляется Егор, сосед Кротова по парте. Смахнув белокурую челку с очаровательных голубых глаз, он по-дружески подталкивает Данилу в плечо. И пока Кротов закатывает к потолку дебильный взгляд, Егор оборачивается к Уле: – Что, Громова, смазливой мордашки не хватило, чтобы удержать возле себя нашего Даньку?
– Завали, Лихачев! Тебя забыли спросить! – надув пухлые губки, фыркает Ульяна. – А вообще у нас с Даней всё серьезно! Правда, Кротик?
Здесь уже даже я, не удержавшись, хмыкаю. Нет, конечно, ласково-идиотское «Кротик» проходится кусочком масла по моей воспаленной ненависти к Дане, но и сама абсурдность ситуации знатно веселит: это только в безмозглую голову Громовой могла прийти мысль выяснять отношения при всем классе, да еще и во время урока.
– У нас свободная любовь, детка! Ты не забыла? – не глядя в сторону Ули, развязно мычит Данила, и пока Громова растерянно хлопает ресничками, он небрежно закидывает руку на плечо друга и добавляет во всеуслышание: – Егорыч, тебе ли знать, каким жарким выдалось это лето!
– О! Е-е! – неприлично громко стонет Лихачев, сдувая со лба непослушную челку, а класс, как стадо баранов, снова заходится в диком смехе.
– Довольно! – наконец прорезается сквозь разнузданный гомон почти сорванный голос Маргариты Сергеевны.
Позабыв о тряпке, она рукой стирает все, что успела написать на доске, и с видом разъяренного быка оборачивается к нам.
– Кротов, Громова, Лихачев – дневники на стол! Остальные записываем тему сочинения: «Глядя на себя в зеркало, я думаю…».
– Раз уж мне по-любому светит замечание… – Первым поднимается с места Егор и, прихватив с парты помимо своего дневника еще и Данин, уверенными шагами направляется к учительскому столу. – Я вам, Маргарита Сергеевна, скажу прямо: тема для части нашего класса неподъемная.
– И отчего же? – Нахмурившись, учительница с недоверием смотрит на него.
В отличие от меня Маргарита Сергеевна никогда не любила Егора. Придираться к нему по мелочам – ее хобби. За любую провинность – замечание в дневник! А сколько раз она снижала ему оценки за сущие пустяки! То стихотворение Егор прочитает не так, то его запятая похожа на точку, то почерк слишком мелкий… И пусть Лихачев всегда обращает в шутку все ее придирки, я вижу, как ему бывает больно и обидно в такие моменты. Вот и на этот раз меня прямо-таки распирает от желания заступиться за Егора: вскочить со своей последней парты и сказать, что он ни при чем, что в очередной раз ему досталось незаслуженно, а виноват во всем Кротов. Но я молчу, как и всегда. Да и кто станет слушать меня, Леру Ильину – невзрачную невидимку без права голоса?
