Брумвальдский мёд
В далёком царстве, в великом государстве, в дворце брумвальдском давали бал.
Пять лет назад закончилась война. Люди танцевали и славили царя. Играла музыка. Во главе огромного стола сидел коронованный брумвальдским железом князь-захватчик, князь-предатель, князь-освободитель, черный мечник – царь всея двумирья, его глаза – горный лёд, его пальцы венчают медвежьи коготки, его жена – птичья чародейка, отмеченная лесом.
Царь поднимается, и музыка стихает. Красное вино играет в гранях тонкого хрусталя. «Во славу двух миров!», – говорит он громогласно, и зал тотчас наполняется довольным гулом, смехом, перезвоном.
Без малого семь лет страну терзали междоусобицы. Княжества и графства по обе стороны Кромки отправляли своих людей на смерть. Старый царь медленно сходил с ума. Сгорали города, войска пропадали в тумане Кромки, и дети рождались, отравленные магией. Мало кто помнил, с чего началась эта война. Мало кто видел, как вели на плаху, вступившегося за свой народ наместника, с той стороны от царя. Мало кто знал, отчего все повторяется вновь и вновь: правители сходят с ума, простые люди теряют кров, хлеб и любимых.
Пять лет назад князь из Кирии, из дальнего холодного края, завершил войну и объявил себя царём.
Царь встал, он вышел из-за стола, кудрявый, статный в кафтане из черного бархата, расшитого золотыми нитями, на голове острозубая железная корона, с короны на маленьких цепях стекают, одетые в металл слёзы-камушки полупрозрачные, а на каждом камушке да над каждым зубцом клубится-нависает тьма.
Царь говорит и люди слушают его, и люди верят, ведь он принёс им мир, и новый день принесёт им свет. Но сквозь торжественную музыку во дворец натекает страх.
Царь снимает с головы венец. Он медленно идёт по залу. Застыл в безмолвии народ. Лишь царица следует за ним. Всюду пахнет хвоей и железом. Они выходят на балкон. Темный город полон праздничных огней. На площадях танцуют люди и льётся пряное вино. Но воздух полон горьких чар, и тьма лежат на царских плечах, и тьма стекает с железных зубьев царского венца: украденная мощь, магия, некогда переплавленная в корону, корона, долгие столетия, сводившая царей с ума. Он смотрит в ночь, царь помнит, что обещал у самой кромки дремучего Линьского леса, когда три дороги сошлись в одну, когда отмеченная птичьей магией приняла его.
Она берёт его за руку и говорит: всё будет хорошо и улыбается, как он когда-то ей улыбался. С безлунного черного неба на них смотрят белые звёзды.
«Пора», – объявляет царь и отпускает корону, и магия стекает с его рук. Он дышит быстро, холодный воздух обжигает и чары обжигают. Он больше ничего не видит, кругом темно, а где-то шумит лес.
«Дыши! – просит она. – Во имя Рьялы, открой глаза!». Он открывает.
Корона.
Корона тянется к нему. Но нужно отпустить. Он знает, нужно. Он опускает, и магия отпускает его. Корона падет на плиты, а в городе гремит салют. И неужели ничего не вышло? Но как давно ему не было так легко! Так тихо. Тихо-тихо. И ничего не давит на виски. Он снимает с шеи амулет, что все эти годы хранил его от безумья. И ничего. И тихо, и тихо-тихо кругом. Только из зала слышится музыка, хохот и звон.
«Свободен?» – спрашивает он.
«Свободны, – соглашается она. – смотри!». Но он не смотрит, он привлекает её к себе и целует.
Железная корона разбилась, выпуская в небо потоки золотого света, и воссияла над дворцом брумвальдским полная луна.
– Лорри!
Боже. Я прислонилась лбом к шершавой стене, втянула сырою смесь плесени и известки, открыла дверь и выкричала в коридор, что скоро буду.
– Лорри, – позвали меня из комнаты.
Я дернулась на голос. Меня трясло, но Ника этого не замечала. Увидела только расквашенные костяшки: на левой поменьше, а с правой капает на её покрывало, но это скорее всего не моя кровь или вообще не кровь. Кажется, я опрокинула чьё-то пиво.
– Я ненадолго. – Я вытерла ладони о юбку. – Запрись и придвинь тумбочку к двери. – Это глупость, никто к ней не полезет. Ника закивала быстро как болванчик, светлые пряди липнут к мокрым щекам. – Когда закончу, постучу три раза.
Когда закончу, она скорее всего уснёт.
– Спасибо, – сказала и шмыгнула носом.
– Пустяки. Повезло, что я поменялась сменами с Асей.
Снова называть Астрис Асей странно. Полгода уже прошло, а я всё не привыкну.
– Спасибо, – повторила она. – Лорри?
Я почти уже вышла, почти ушла. Чёрив опять орать будет. Ну что ещё?
– Что? – сказала я куда спокойнее чем хотелось, хотелось рявкнуть. Не на неё, на Чёрива, на тех уродов или просто в окно.
– А как твоё полно имя? – Она убрала волосы с лица, силится улыбнуться. Будто мы в сказке, будто я её герой, который в конце подарит красавице имя. Я поморщилась. – Лорейн?
– Терия. А Лорри от фамилии.
– А-а, – протянула она. Она понятия не имеет кто такая Терия Лорис, а если и знала когда-то, навряд ли догадается. – Спасибо. Спасибо, Лорри.
Ну вот, не так уж и нужно ей моё полное имя. Выдыхаем, царский ворон, мёртвый ворон, кто там я ещё? Выдыхаем и выходим в коридор.
