Борис встал с кресла, по диагонали пересек комнату и подошел к окну. Там, за окном, с высоты двадцать четвертого этажа, хорошо были видны привокзальные высотки новостроев, блистающий своей современностью ДТЭК, и облака – серые, неуклюжие и в то же время стремительно несущиеся, догоняя, напирая и обгоняя друг друга, в сторону Днепра. А потом, опускаясь ниже к земле и цепляясь за нее своими косматыми рваными клубами, направлялись дальше, размазываясь над Русановкой, над аляповато разноцветным «Комфорт Тауном», и вдруг, словно ослабев и обессилев, уже тащились дальше, уходя грязно-серой бесконечной чередой в сторону Броваров.
Ветер неистово свистал на лоджии, шурша и поскрипывая в стопке оставшегося после ремонта и отсыревшего за зиму хозяйского строительного хлама, а где-то рядом на крыше грохотал открепившийся кусок жестяного листа – тревожно, напористо и беспокойно.
Далеко внизу двор казался уже не жуткой пропастью, а наоборот, вполне обыденной и привычной законной картинкой. Детские качели и горки разноцветно пестрели среди песочниц, а разлетевшийся беспорядочно и неаккуратно по бетонной плитке дорожек серый песок периодически кружил с порывами ветра небольшими вихрями-вьюнками.
Двор был небольшой и неуютный: десятка полтора автомобилей теснились на парковке у двух парадных, остальные искали пристанище за его пределами, на обочине проезжей части Соломенской улицы, где нескончаемый поток машин, казавшийся спокойным и размеренным, бесшумно лился, как река, строго соблюдая свои границы и правила, вот только сразу в дух направлениях.
Для Киева была обычная весенняя пора, начало апреля. Ветер то вдруг налетал, хулиганя меж городских зданий, то отступал, неохотно усмиряясь и таясь, то неожиданно срывался в холодный дождь вперемешку со здоровенными хлопьями мокрого снега, захватывая врасплох зазевавшихся прохожих и тут же мгновенно прекращался. Облака, тяжело и низко летящие, цепляясь и спотыкаясь о верхушки высоток, вдруг, словно сговорившись разбегались по сторонам, оголяя солнечный свет, яркий и задиристый.
Борис посмотрел на часы: десять минут одиннадцатого утра. Еще раз окинул взором городской простор, приподнялся на носках и, качнувшись несколько раз вперед-назад, повертел головой, разминая шейные позвонки, вздохнул, задумчиво прошел обратно и сел в широкое кожаное кресло. Хотя, скорее всего, это был кожзам, квартира была съемная. Включил телевизор, новостной канал. Картинка была идеальной, может, поэтому он частенько смотрел именно этот канал. А может, нравились ведущие? Да, наверное, нравилось ему все: немного политики, новости, анализ событий и рассуждения приглашенных гостей. Борис закрыл глаза и откинул голову назад на спинку кресла, затем протянул руку чуть в сторону и взял со стеклянного журнального столика пистолет Макарова.
Пистолет был потрепанный просто на редкость. Почти вся вороненка на нем стерлась, то ли от времени, то ли специально, поэтому смотрелся как обыкновенная железка. Запиленный грубым напильником заводской номер, неумело и неосновательно, делал как оружие его совсем неприглядным. Но не это главное. Состояние оружия говорило о другом – паленым был ствол. Неизвестно, в скольких руках побывал этот металлический предмет, согреваясь в чьих-то грубых ладонях, а сколько раз чей-то указательный палец давил на спусковой крючок, а дикая сила порохового газа, загнанная в гильзу – маленький латунный стаканчик, вышвыривала наружу из ствола металлический цилиндрик, способный уничтожить все живое на своем пути, и сколько жизней оборвал этот небольшой металлический предмет – это было покрыто тайной. А может, и нет. Потаскали его менты лет двадцать по кобурам своим шершавым, а если где и стрелял, то только в тире по мишеням.
Борис вздохнул и подумал: «Хорошо бы». Как бы там ни было, но другого не было. Точнее, за те деньги, которые мог отдать он за оружие, причем с глушителем, не нашел бы. Он надавил большим пальцем на скобу. Обойма с патронами высунулась из рукоятки и брякнулась на стол. Второй рукой передернул затвор, оторвал голову от спинки кресла, посмотрел на телевизор и зачем-то прицелился в дикторшу. Может, ему показалось, а может, что-то в эфире произошло, только замерла она на полуслове, словно ощутила на себе холодное отверстие ствола – черное, бездонное, неотвратимое, буквально на секунду… Улыбнулась, повернулась к собеседнику и продолжила свой разговор дальше… Борис нажал на спуск, ударник звонко клацнул, затем еще несколько раз подряд.
Опять посмотрел на часы, опять вздохнул, взял мобильный, набрал номер. Ответили ему быстро. Сразу узнал по голосу, это был он – Герман Валентинович.
– Добрый день. Я вам вчера звонил, договаривались на сегодня. Как и обещал, три. Да, буду один.
И в этот момент в трубке зазвучал зуммер параллельного вызова, Борис посмотрел на дисплей, звонила мама, переключать на нее не стал, продолжил разговор:
– Хорошо, подъеду и сразу наберу вас. Да, Герман Валентинович, всего. Кстати, какой курс на сегодня?
