Моё Детство в СССР
«Право жить есть такой щедрый, такой незаслуженный дар, что он с лихвой окупает все горести жизни, все до единой.»
/ Кнут Гамсун/
Содержание:
1/ Рождение вопреки всему
2/ Первый год жизни
3/ Младенческий опыт на всю жизнь
4/ Юла
5/ Нюксеница
5/ Бабушка
6/ Как я научилась читать
7/ Поездка в Москву
8/ Перемены
9 Мучительница первая моя.
Рождение вопреки всему
Почти до года бабушка повторяла: «Жива святым духом». Я родилась 1 августа, под знаком Льва – звёзды благоволили мне, может, поэтому я и выжила, несмотря на диагноз, который был не только местным, но и энциклопедическим: «Летальный исход».
Я появилась на свет с тяжёлой патологией – брюшина не была сформирована, и все кишки оказались снаружи. Роды тоже были непростыми: как рассказывала мама, я лежала поперёк, а когда меня развернули, пошла ногами вперёд. К тому же, в её животе я пробыла не девять, а целых десять месяцев – словно не желая покидать уютное убежище, я выжидала подходящего момента, чтобы родиться именно 1 августа, под сильным знаком Льва.
Позже мамина младшая сестра, которая тогда жила с нами, рассказывала, что моя мать пыталась сделать аборт. Там были близнецы – одного удалили, а я, чудом, осталась. Врач потом объясняла, что мой живот, вероятно, был повреждён при этой процедуре. В те годы аборты были запрещены, и я не могла понять, что толкнуло мою мать на этот шаг: красивый, образованный муж, нежно любящий её, желающий детей. Отец был заботлив и вежлив, происходил из многодетной украинской семьи, где царила любовь и взаимовыручка.
Может быть, причина крылась в родне моей бабушки – русские сёстры не могли смириться с тем, что их любимица, моя мать, вышла замуж за украинца с немецкими и, возможно, еврейскими корнями. У неё было множество достойных женихов – целый альбом фотографий, – и даже после замужества и рождения моего брата её продолжали добиваться высокопоставленные поклонники, военные чины. А отец – простой ветеринар, да ещё и украинец, чьи родители даже не говорили по-русски. Его мать, с польскими корнями, не любила русских, что, возможно, было связано с воспоминаниями о том, как в её юности русский казак жестоко расправился с украинцами во время Гражданской войны.
Когда я уже взрослой навестила в доме престарелых сестру моей бабушки, она, женщина с высшим педагогическим образованием, вдруг сказала: «Представляешь, твоя мать вышла замуж за хохла». Эти слова поразили меня. Советские времена, интернационализм был одним из главных лозунгов, а моя семья – будто застывшая в прежних предрассудках.
Моё рождение, в каком-то смысле, укрепило семью – с двумя детьми уже труднее было развестись.
Первый год жизни
До года ко мне почти никто не подходил – я родилась страшненькой, с измученным, непривлекательным лицом. Родные не хотели привязываться к ребёнку, которого считали обречённым.
Отец, хоть и ветеринар, имел медицинское образование и верил врачам. Но мама, вопреки всему, кормила меня и заклеивала живот пластырем, регулярно меняя его. Она вспоминала потом, что я никогда не плакала – терпела любую боль.
Я помню свои первые впечатления – мне было около двух месяцев. Я открываю глаза и вижу потолок, по которому ползут клопы. Мне страшно, что они могут упасть на меня, и я закрываю глаза. Я словно уже тогда медитировала – чувствовала огромный космос внутри и снаружи, и было ощущение, что я растворена в этом космосе, что я и есть этот космос. Я не плакала – как будто боялась нарушить эту тонкую гармонию.
Помню, как рядом с кроваткой стояла керосиновая лампа, а через открытую дверь я видела, как за столом сидели члены моей семьи, играя в карты. Они почти не замечали меня. Я чувствовала это равнодушие и боялась потревожить их. Когда становилось невыносимо, я просто закрывала глаза и погружалась в небытие.
Мама потом рассказывала: – Обписаешься вся – и ни звука. Пластырь с кровью отдираю – ты молчишь.
Я не плакала, потому что знала: если кто-то и подходит ко мне, то это мама. И я чувствовала от неё любовь – без слов, на уровне какого-то животного инстинкта.
Соседи часто спрашивали: – Девчонка-то ещё жива?
Я родилась с длинными, чёрными как смоль волосами до плеч, а спина была вся волосатая. Отец побрил меня налысо, а волосы на спине к году выпали.
В восемь месяцев я ещё плохо сидела, но бабушка сшила мне платье и сфотографировали, поддерживая сзади из-за занавески, чтобы я не завалилась.
Помню, как меня наконец выкупали, когда у меня зарос живот – русская баня была рядом с домом. Это было необыкновенное ощущение чистоты: мать завернула меня в полотенце и передала отцу.
Вечером мы сидели за самоваром. Над столом висела лампа с оранжевым атласным абажуром. Много лет спустя, оказавшись в Нью-Йорке, я зашла в русский ресторан под названием «Самовар» и была поражена – там висели точно такие же оранжевые абажуры, как в моём детстве.
Взрослые, как обычно, играли в карты. Я сидела на руках у отца, все лузгали семечки – отец где-то достал целый мешок. Он был ветеринаром, и поскольку в селе многие держали скот, у него всегда был дополнительный заработок. Он был востребован, а у нас – достаток.
