Я в этих рамках был всегда
И в них же утону,
И пусть простит мне голова,
Что жизнь я не ценю.
Постоянное шуршание, так близко, будто в самой голове, потихоньку приводило остатки разума к раздражению. Пальцы на ногах стали судорожно подёргиваться, нервно ощупывая местность в широких не по размеру ботинках. Открыв глаза, я не увидел ничего кроме темноты, но она же позволила разглядеть нечто, что скрывалось за пеленой только что очнувшегося рассудка.
Видения, будто наваждение, всколыхнули ровное дыхание и заставили раскрыть слепые глаза ещё шире. Половине проносящихся картинок поверить было сложно, остальным – страшно, но то, видно, была моя жизнь, такая призрачная и такая далёкая.
Нащупывая окружающее меня пространство, я невольно съёжился, предвкушая возможные варианты. Тьма не рассеивалась, как это бывало при пробуждении посреди ночи, а наоборот сгущалась. Тогда я подумал, что ослеп и сосредоточил внимание в ладонях и их ощущениях.
Что странно, воздух загустел и стоял так крепко, будто я застыл в смоле, как какое-нибудь насекомое. Но преодолев сопротивление, наконец определил четыре поверхности, такие шершавые, холодные, и почему-то сразу понял, какое пристанище избрало моё тело.
Замкнутое пространство то увеличивалось, то уменьшалось, сжимая и дробя кости, стены будто дышали, обжигая и знобя. Но в какой-то момент словно перестали существовать, обнажив всё сущее и потаённое.
Я мёртв. Слова пронеслись так отчётливо и сухо, на мгновение даже почудилось, что произнёс их не я. К несчастью, в бездушной коробке приятелей не наблюдалось, а моё сознание, тщетно боровшееся с сожалениями, проигрывало потоку колющих событий странной и бездарной жизни незнакомца.
Как конкретно я оказался в гробу, моя память не уточняла, но рассказ сознания, полный отрешённости и тоски, убеждал, что иного исхода себе представить я бы не смог. Однако, по какой причине смерть опаздывала, оставалось лишь предполагать. Неужели одиночество мой крест и после гибели, или может из-за статуса и количества прегрешений моё имя стояло внизу списка и ожидало очереди?
Как ни странно, кончина не пугала меня, а интерес к вопросам вечности давно затмил увлечённость жизнью. Единственное, чего я жаждал – это прозреть, для начала в буквальном смысле, ибо тьма привлекала лишь символически, а галерея из эпизодов терзали стыдом, чему я не мог воспротивиться.
Предприняв ещё пару слабых попыток выбраться из приюта, я расслабил конечности и ощутил прилив некоего успокоения. Мне стало так комфортно и легко, словно в глубине души я мечтал именно об этом. Дрожь в ногах отступила, и я перестал их чувствовать, избавившись от непомерного груза. Клянусь, эти ноги не привели меня ни к чему путному, от них следовало одно беспокойство.
Перестал я моргать или более не чувствовал век, было загадкой. В конечном счёте, даже тьма стала привлекательной, ибо в ней не разглядеть бед.
– Поздравляю, – послышалось кротко, словно пение матери – ты закончил свою историю.
Недолго я был уверен, что сам произнёс это, потеряв всякую стойкость, будто передразнивая себя. Но нет, этот голос, звучавший прямо в голове, мне не принадлежал.
– Ты дошёл до конца, но так и не понял, в чем был смысл.
Слова ранили, а осознание правды сжимало в раскалённые тиски остывшее сердце. Тем не менее, ни одна истина не выбьет меня из колеи сильнее собственных мук, а потому я не бился в агонии, не плакал и не умолял, лишь покорно ожидал.
– Так скажи же, открой тайну, раз я умер.
– Что сказать?
– Зачем все это было?
– Ответа нет, в этом и смысл, ты должен был узнать сам.
Я не мог определить ни его пол, ни тембр, ни возраст, прямо как у своего собственного звучания, которое ты просто слышишь, а характеризовать не в силах. Если это был Бог, ему явно нравилось важничать. Впрочем, в том был и мой грешок.
– Как же можно найти какой-то там смысл за такое короткое время? – буркнул я, стукнув кулаком по доске, она раздалась глухим звуком, оставив в кулаке лёгкую вибрацию.
– Вечно вам что-то да не так, то кровать не слишком мягкая, то еда не слишком вкусная. Все поголовно несчастные, прямо-таки напасть, новая эпидемия, пострашнее чумы будет – всеобщее несчастье.
Всё было так, я прожил жизнь, ничего не почувствовав, и умер, так ничего и не познав.
– Передай богу, что в своих расчётах он ошибся.
– Глупый ты человек. – раздавшийся смешок осадил моё самолюбие.
– Да чего это я глупый-то? Я многое изучил и многое знаю.
– Ты не знаешь главного, ты несчастлив, и оттого вся твоя жизнь прошла зря. Вот он конец, а тебе и до этого дела нет, ты глуп.
– Я не глуп, жизнь сложна, как ни крути, и многое в ней может сложиться не так.
– Опять всё решается за тебя, а где же ты?
Что за вздор!
– В своих мыслях любой бродит множество лет, ты должен учитывать и мир, что был внутри меня, невидимый всему живому. Неужели всё толкуется лишь деяниями, а что в недрах не в счёт? Прочти всего меня и дай же хоть ответы напоследок.
– Я дам тебе нечто иное.
Провалившись в воздушный поток, я падал будто в бесконечную яму, не способный сопротивляться и мыслить здраво. Однако здравого тут явно не хватало. Я чувствовал, как тело сгорало, осыпая кожу шквалом интенсивных зарядов, оголяющим мышцы, жилы, а затем и кости. Всё исчезало без следа: мои руки, ноги – весь я. Кто я без тела? Лишь ошмёток воспоминаний и пара бестолковых мыслей в придачу. Даже разум мнился мне осязаемым, частью организма, живущим в голове и глядящим на мир из двух маленьких окошек. Вслед за телом сознание поразил импульс дрожи, и я разглядел за всепоглощающей тьмой самое первое воспоминание, о котором никогда не думал раньше.
