Теперь хоронят не так, как раньше. Погребение на кладбище – прерогатива состоятельных людей. Места слишком дорогие. И это при нашем-то количестве пустых земель. Нет, конечно, остались братские могилы в виде котлованов, куда складывают в мешках тех, за кого некому заплатить даже крематорию. Но это все не то, да и совсем не по-людски. Здесь почему-то испытываешь необъяснимый ужас, поэтому прийти сюда помянуть кого-то – ни-ни. Кремирование стало более доступной услугой. Оно как-то быстро распространилось. Помню, в какой-то момент объявили, что этот вид погребения самый чистый и безопасный в санитарном смысле. А потом его сделали основным.
Не спорю, в крематории ритуальный зал обустроен чинно, аккуратно. Короче, не придерешься. Мраморный пол, а-ля античные колонны, мягкие кресла, экран, на котором демонстрируются фото покойного, приглушенный свет – все создает нужную атмосферу. А вот священников практически не осталось. Да они уже и ни к чему. Все отдано на откуп технологиям. На заказ можно выбрать запись отпевания на любом языке мира, только надо вставить нужное имя.
Мой коллега был моложе меня лет на двадцать. Не то чтобы мы с ним дружили – в наше время это большая редкость – просто мы с Антоном считались хорошими приятелями. Так получилось, что работали на одной кафедре в университете и во время бесед могли, не опасаясь, высказывать свои мысли и взгляды на происходящее. В общем, доверяли друг другу. Теперь такого собеседника фиг найдешь.
Антон Негода лежал в закрытом гробу. На него с шестого этажа упала балконная плита. Можно только представить, во что кусок бетона превратил беднягу. Интересно, как бы он пофилософствовал по поводу своего несчастного случая? Вероятно, сказал бы: «Дружище, поверь, каждый балкон поджидает свою жертву, поэтому лучше не ходить под ними. Возможно, так мстят людям старые заброшенные многоэтажки».
Я был практически рядом, когда все случилось. Тот район посещал часто, несмотря на снующих мародеров. Здесь еще можно остаться наедине со своими размышлениями и почувствовать себя спокойно вдалеке от патрулей ГТА, то есть Глобальной Технической Ассамблеи, и их вездесущих шаров-дронов, напичканных датчиками и камерами. К тому же там я вырос, а семидесятилетнему старику нравится вспоминать свое детство. В тот ноябрьский день просто невыносимо туда потянуло. И вдруг услышал обвальный грохот. Как там оказался Антон, непонятно. Он даже вскрикнуть не успел – череп и кости раздробило в момент.
На кремирование вместе со мной пришли еще два человека – университет прислал сотрудниц, отвечающих за финансовые расходы. Одна должна оплатить церемонию, другая – проследить за ней и сделать отчет об всем, что видела и слышала.
Да, теперь вот так. Слежка и доносы входят в Правила гражданской ответственности и даже материально поощряются. Трудно к этому привыкнуть человеку, выросшему в стране, где для школьников восьмидесятых годов прошлого столетия было оскорблением назвать кого-то стукачом или Павликом Морозовым. Сегодня того бедного крестьянского мальчика снова ставят в пример. Ничего не поделаешь, история всегда была продажной наукой, угождающей своим хозяевам.
– Вы не собираетесь уходить? – обратилась ко мне одна из сотрудниц университета, и, увидев кивок, пожала плечами. – Как хотите. А мы, пожалуй, пойдем – нужно еще подготовиться к встрече комиссара Клауса Шмерца. Не опаздывайте, в три часа мы все должны быть на месте. Вы же прекрасно знаете, что бывает с нарушителями порядка.
– Не беспокойтесь, знаю – отстранение от любой работы, – безразлично ответил я, вслушиваясь в старую запись церковного отпевания, звучавшую в ритуальном зале.
– О, да вы, оказывается, еще и православный. А почему шапку не снимаете? Слышала, у вас убогих так положено, – съехидничала одна из дам и включила камеру на смартфоне в ожидании моей реакции на свои слова.
Это правда, с недавних пор я постоянно ношу шапку, нигде ее не снимаю и объясняю, что мерзнет голова. Чем-то похоже на подростковый протест. Только здесь иное. Странно, но простой вязанный предмет давал ощущение уверенности. Носить шапку подсказал мой внутренний голос. Что интересно, меня пока ни разу не упрекнули из-за нее – хоть где-то возраст имеет значение. Но сейчас лучше промолчать. Вопрос – чистая провокация.
– Господи, судья Вселенной, ты, которому неугодна всякая неправда, когда приидет к тебе молитва эта, пусть Святая сила остановит их на том месте, где постигнет их, – вместо ответа произнес я кусок текста из хорошо знакомой молитвы, не обращая внимания на разочарованных моим безразличием женщин.
– Вы – странный тип. Цепляетесь за объявленную никчемной религию, когда каждый полезный член общества обязан служить лишь идее создания нового идеального мира. Мы доложим об этом куда следует. Пусть проведут проверку. Вдруг вы представляете угрозу национальной безопасности, тем более что жили при враждебном нам строе, – высказываемое недовольство постепенно затихло вместе с удаляющимися шагами.
Хлопнула дверь – и снова приятное, привычное одиночество. К несчастью, меня к нему приучили потери близких и знакомых. Однако можно на какое-то время побыть просто обычным человеком, а не «странным», «агентом» или «врагом», как шептались за моей спиной.
